В памяти - война
Слёзы застилают глаза, но она упорно не отрывает взгляд от экрана телевизора. Идёт фильм о Великой Отечественной, старый, с настоящими кадрами хроники. А вдруг повезёт, вдруг почувствует, что тот воин на передовой или партизан, подпольщик, или та женщина на станции - родные. Она не помнит лиц. И имён не помнит. Лишь сердцем чувствует, знает, что были в её жизни улыбающиеся женщина и мужчина. Она - с непослушным локоном, что спадал на глаза. Он - в очках, смеётся в усы и поправляет причёску любимой. С ними она говорит, когда приходит к Вечному огню, а в руке крепко сжимает кусочек ткани, бордовый, то ли по цвету, то ли от крови, с обгорелыми, почерневшими краями. Лоскуток и память сердца - всё, что осталось от детства у Ольги Романенко. Его отняла война, а ещё - родных, фамилию, место, где родилась.
- Когда началась Великая Отечественная, мне было, очевидно, три - четыре года, - рассказывает Ольга Семёновна. - Это потом врачи в детдоме определили. Имя я, правда, им сама назвала - Оюшка, так, наверное, мама с папой звали. А я ведь их и не помню вовсе, просто представляю, чувствую. Знаю, что самые добрые они у меня были и любили друг друга сильно. Вот, если бы не война, мы бы счастливы были. Может быть, у меня братик или сестричка бы ещё родились - в семьях, где родители любят друг друга, всегда много детей и счастья. Но у меня такая семья не получилась. И отчество не папино - по фамилии директора детдома Семёновой. Фамилия - Майская - месяц, в котором меня подобрали сотрудники детдома, эвакуировавшегося на Урал. Как потом рассказывали, я подошла к директрисе детдома, спустившейся за водой на станцию Верхний Баскунчак, и спросила, не знает ли она мою маму. Дежурный по станции рассказал ей, что я, видимо, с эшелона с эвакуированными, который накануне разбомбили фашисты, много людей погибло, а я несколько дней бродила вокруг, плача и убегая, как только кто-то приближался или пытался заговорить. Что ела - пила - ничего не помню, наверное, добрые люди как-то еду подкладывали, а к директрисе сама, видишь, подошла почему-то... Не помню.
И увезли меня на другом эшелоне на Урал.
Там Ольга Семёновна пережила войну, вместе с другими детьми помогала взрослым на огороде, который выделили для детдомовцев местные жители. Там научилась читать и писать, кроить из ткани немного косоватые кисеты для фронта. Там, когда война подходила к концу и у некоторых воспитанников детдома стали находиться родные, ждала своих папу и маму.
- Не думала тогда, как они могут найти меня, просто ждала, надеялась. Радовалась, когда за лучшей подружкой Светой Степанковой приехал с фронта её отец, без руки, но живой! И когда у Стасика Вахрушина, с которым мы всё время почему-то дрались, нашлась мама. Мечтала, что однажды хоть кто-то придёт и ко мне, позовёт, как в детстве «Оюшка», улыбнётся. И я брошусь тому на шею и обниму крепко-крепко. Так же крепко, как все те годы сжимала в кулачке обгоревший кусочек ткани - то ли от маминого платья, то ли от папиного костюма. Единственное, что осталось от семьи и мирной жизни. Ни на миг не расстаюсь с этим бордовым кусочком - когда руки заняты, прячу его в специальный кармашек, который нашиваю на груди одежды, у сердца - так ещё в детдоме меня научили, чтобы родные всегда рядом были. Где бы они ни были…
За Олей так никто и не приехал. Когда детдом должен был возвращаться домой, повариха, местная баба Поля, упросила директора оставить девочку ей, всё равно ведь не числится по документам. Они как-то сроднились: маленькая девочка, помнящая только расплывчатый образ родителей, и пожилая женщина, потерявшая на фронте мужа и сыновей.
- Баба Поля вырастила меня, дождалась, пока в институт поступлю, и тихо ушла на небеса, - не сдерживает слёз женщина. - Она очень верующая была, меня молиться научила. Теперь молю, чтобы её, её близким, моим родным, где бы они ни остались, хорошо было. Папа, наверное, на фронте погиб, как и родные бабы Поли, а мама, думаю, после той бомбёжки на станции не выжила, иначе не бросила бы меня, маленькую. Знаете, много раз была я на той станции Верхний Баскунчак, искала, расспрашивала, но… Много тогда эшелонов с эвакуированными там враги уничтожили. А ещё мне очень нелегко было уезжать от места, где баба Поля меня вырастила, где её могила. Стараюсь хотя бы раз в год там бывать. Но и здесь у меня есть место, к которому приношу цветы, где растут любимые маки бабушки Полины. Там, на плите, написаны её имя, имена её мужа и сыночков.
И два слова, что мне так и не довелось сказать людям - мама и папа. Погибли на войне.
Ольга Семёновна понимает, что родителей давно нет - самой за восемьдесят, но по-прежнему с надеждой всматривается в кадры кинохроники и военные фото в музеях, вдруг почувствует сердцем - мои, родители. И бережно хранит обгоревший кусочек бордовой ткани - всё, что осталось от довоенного счастья.
Симферополь меняется