Второй день ноября

Первые защитники

Второй день ноября, точнее, даже ещё предрассвет его, тёмный, робкий, настороженный. Так робко и настороженно вели себя местные жители, кто остался в Симферополе, не сумев, не захотев эвакуироваться, спасаться дальше от войны, что в фашистском обличье тёмной силой двигалась по полуострову. Оставались по разным причинам: кто-то, что скрывать, ждал прихода фашистов, надеясь выслужиться, таких было мало, но - вечная боль и грусть Симферополя. И иные его дети, остававшиеся, тоже боль, но и гордость - оставались бороться с врагом, защищать; по долгу - службы, семьи, человечности, не желая покидать слабых, не умея предавать чувства, дружбу, жизнь… Как много, увы, не предавших навсегда остались в городе того времени, в оккупации, жизнями рискнув за свободу других, за спасение; в Вечность превратившись в один миг. 2 ноября Вечностью стал на окраине города, к сожалению, неизвестный нам Георгиевский кавалер, заслуживший знак солдатской храбрости в Первую мировую - тоже с немцами сражавшийся всего 27 лет назад. Только имя осталось - Пётр. Соседка Варвара Тимофеевна, тогда девчушка, не забыла героя, вставшего на защиту на улице Фруктовой, в Бахчи-Эле, район нынешних улиц Лермонтова, Титова, Куйбышева, с той стороны вступали в город фашисты. «Кажется, было около полуночи, - как-то рассказывала газете Варвара Тимофеевна. - Вдруг затрещали автоматные очереди, раздались окрики на незнакомом мне тогда, на немецком, смешавшиеся с женскими криками, детским плачем и лаем собак. Мы с братишкой Толиком сидели на родительской кровати, и всё спрашивали маму Любу, правда, ведь папа победит врагов? (К счастью, папа читательницы сумел пройти войну, трижды ранен, но расписался на поверженном рейхстаге в Берлине. - Ред.) Накануне за городом, ближе к Севастополю (там, в Николаевке в бой вступила 54-я береговая батарея Ивана Заики, первые выстрелы по фашистам, рвущимся к побережью. - Ред.) и Карасубазару (Белогорску) грохотали орудия, а над нами низко летал самолёт - даже кресты на крыльях были видны. Мы боялись, что опять начнут бомбить - не спали, готовые ринуться в щель, которую мама с соседями вырыли за домами. А утром узнали, что Симферополь оккупировали: над одним из соседних домов развевался флаг со свастикой - там жила семья моего одноклассника Гоши, их потом всех казнили, крымчаков. Флагом над их домом фашисты «отметили» первую победу: ночные выстрелы были в дедушку Петю, доброго и весёлого, он воевал с германцами в Первую мировую, награждён Георгиевским крестом, который никогда не снимал, даже с парторгом своего завода, говорили взрослые, из-за него спорил… Этот крест был у него на рубахе, залитой кровью: дедушка с охотничьим ружьём заступил дорогу фашистским мотоциклистам, что пытались забрать козу-кормилицу у многодетной вдовы тёти Маруси…».

Вскоре «победные» флаги гитлеровцы вывесили и в цент­ре, на улице Карла Маркса (Екатерининской), тоже в знак «доблести» - лежали среди улицы тела подростков, чьи имена, тоже, увы, не знаем - с отцовскими охотничьими ружьями преграждали юные герои путь фашистским танкам и самоходкам в центр города. И вспоминал Хрисанф Лашкевич, пожилой симферополец, что «на правах наблюдателя посчитал себя обязанным записывать» увиденное и услышанное - для будущих поколений, его записи хранятся в военном фонде республиканского архива. «Бедные мальчики! Они так же, как и я, верили в победу Родины, иначе они не подумали бы о том, что надо выступать с оружием в руках. Так возле трупов и лежат их ружья, рассыпаны патроны. Пора­зительная меткость у немцев: у убитых только по одной ране - на лбу или в сердце. Населения не видно: все в панике бегут с главных улиц. <> Мальчики, убитые немцами на улице Карла Маркса. Один из них имел рану на лбу. Рана была разворочена, очевидно, немцы применяют разрывные пули. Разрывные пули лёгкую рану делают тяжёлой. Не убитый, а только раненный разрывной пулей, не только выбывает как боец, но на всю жизнь делается калекой. Разрывные пули «дум-дум» Гаагской конференцией запрещены для употребления в войне. Однако немцы ими пользуются».

Для фашистов не было запретов, они сами их вводили, «комендантский час, с 17 вечера до 8 утра», за появление в это время в городе без спецпропус­ка - расстрел; запрет возражать «хозяевам», если они хотят что-то или кого-то забрать - расстрел, «запрет на собак не на цепи» - тоже расстрел и животных, и хозяев. И за гибель одного своего солдата - казнь полусотни симферопольцев враз (позже ставка выросла до сотни)… Вскоре и опробовали приказ: разрывными пулями расстреляли 50 жителей улиц Полигонной, Братской, Выгонной на Петровской балке - облава, показательная казнь за то, что во время взрыва конного обоза на Полигонной погиб один немец. Тот взрыв осуществил один из патриотов города, не пожелавший мириться с оккупацией… Быть может, позже он стал бы подпольщиком или партизаном, народным мстителем в группах таких же патриотов, но тогда, когда узнал о «плате за взрыв», шагнул в ряды сгоняемых в облаву. Мы не знаем точно, так ли это, имена павших не знаем, но, почему-то, представляется, что так поступил патриот. Их очень много было, патриотов, жителей, Вечностью ставших в той оккупации. Враг просто развлекался казнями, даже детей, просто так, «для смеха». Ребятишек со старого города расстреляли за то, что они, обрадовавшись снегу, слепили снеговика: рядом поставили всех и одной очередью… О том случае наша газета, тогда «Красный Крым» редактора Евгения Степанова, рассказала. И о жизни «во временно оставленном Симферополе» (такой приказ часто звучал в начале войны - для занятия лучших позиций), городах и сёлах старалась писать, выходя вначале в осаждённом Севастополе, потом в ненадолго освобождённой Керчи, в эвакуации на Кавказе. Корреспонденты вести о том собирали, партизаны, жители, кому вырваться довелось, а после освобождения, ещё более страшные сведения открывались, братские могилы, колодцы, ужасы воспоминаний…

«По ту сторону»

Наш спецкор Михаил Муцит рассказал о жизни горожан в номере за 15 декабря 1941-го. Фото автора.

«По ту сторону фронта. Что происходит во временно захваченном фашистами Симферополе» - в декабре 1941-го написал наш Михаил Муцит (он погибнет, сражаясь в Севастополе). «После того как (29-30 октября. - Ред.) наши войска, выполняя приказ командования, оставили Симферополь, чтобы занять более выгодные рубежи для обороны, немцы ещё несколько дней не решались войти в город. Они предприняли варварскую бомбардировку беззащитного населения, а затем заселили во многие кварталы своих автоматчиков, переодетых в гражданское. Засев на чердаках домов, фашистские головорезы в течение двух суток «устрашали» население, поливая ливнем огня проходивших по улицам стариков, детей, женщин. Но это была лишь прелюдия. Несколько человек, которым удалось вырваться из фашистского ада, рассказывают, что, когда осмелевшие палачи вошли в город, начались поголовные грабежи, насилие, убийства. Прежде всего, разграблению подверглись квартиры военно­служащих (по воспоминаниям Хрисанфа Лашкевича, находились те, кто указывал врагу на семьи красноармейцев, прежде всего, офицеров. - Ред.). Затем последовали разбойничьи наскоки на все остальные жилища. Немецкие солдаты безнаказанно врывались в дома и забирали всё, что попадало под руки. Оказывавших хоть малейшее сопротивление, проявлявших хоть какое-то недовольство, расстреливали на месте. Специальным приказом предписывалось сдать запасы продовольствия. За утайку хотя бы килограмма продуктов беспощадно расстреливали. Жизнь города замерла»…

Хотя нет, наверное, всё же затаилась, на миг, чтобы осо­знать, отдышаться и бороться. Не сдавалось большинство симферопольцев, город не сдавался, страна. Всё пережитое, ужасное, тревожное, навсегда в памяти Симферополя, его боль. Помним!