Михаил Ремизов: Нам нужно выйти из санкций против самих себя

- В прошлый раз вы были в Крыму в последние дни февраля, как раз в самый разгар исторических событий. Как вы оцениваете то, что произошло?
- Да, я действительно оказался в Крыму в интересное и переломное время, тогда, когда «вежливые люди» уже появились, но никакой определённости на будущее ещё не было. Были не просто опасения, а ожидания того, что Крым зависнет в серой зоне непризнанных государств. И, мне кажется, главное достижение в том, что этого удалось избежать. Это заслуга, в первую очередь, здравого смысла: если сказал «а», надо говорить и «б». И  решившись поддержать движение, которое началось в Севастополе, Москва уже вступила на дорожку, где одно решение следовало из другого, и нужно было просто историческое чутьё и мужество, чтобы совершить необходимое.
- Какие задачи сейчас стоят перед Крымом?
- Безусловно, проблемы интеграции. Понятно, что эта дорога обречена была быть тяжёлой. Сразу возникало как минимум три острых вопроса: энергетическая проблема, водная и транспортная. Они решаются в мобилизационном режиме. Теперь к ним добавляются ещё задачи правовой и управленческой интеграции. И они до сих пор не решены. Примеры эти у вас на виду: в Крыму нет нормальной банковской, финансовой, страховой системы. Без этого не может быть полноценного инвестиционного процесса. Есть отдельные государственные инвестиции, но ведь смысл их не только в том, чтобы создать отдельные объекты, а чтобы вокруг них раскрутился маховик инвестиционных процессов с участием частного капитала.
И этого не происходит в той мере, в какой хотелось бы, потому что российский финансовый центр держит санкции в отношении Крыма. Я считаю, что наша важнейшая общенациональная задача - эту проблему решить и сформировать критическую массу политической воли для того, чтобы крупнейшие российские банки работали в Крыму без ограничений. Если бы всё сразу было сделано по уму, то убытков было бы намного меньше, чем те, что сейчас уже понесены и несутся нашими банковскими олигархами на Украине: только в 2016 году полтора миллиарда долларов было влито на Украину российским банковским сектором. При этом сейчас активы уходят за бесценок.
А ведь просчитать всё это было можно и нужно. Это - пример того, что процесс не обходился без ошибок. И у нас есть какое-то историческое время, чтобы эти ошибки исправить. Но главная удача и заслуга как российской стороны, так и крымчан в том, что это масштабное историческое событие произошло практически без единого выстрела. В истории таких примеров немного.
- Почему же это событие так упорно не признаётся за рубежом и там до сих пор говорят, что это всё незаконно?
- Здесь следует отметить некоторую коллизию, которая возникла между российским правом и международным в связи со статусом Крыма. Есть два документа: Федеральный закон о воссоединении Крыма и России и большой договор с Украиной, где есть признание старых границ. Какой из этих документов имеет приоритет? Конституция РФ отвечает однозначно: если нормы международного договора предполагают иное, нежели нормы российского закона, то действуют нормы международного договора. Отсюда вывод, что в системе российского права Крым по-прежнему украинский. То есть, мы не вышли из большого договора. Я опасаюсь того, что эта коллизия может быть использована противниками и внутри России, и вне, чтобы постоянно расшатывать тему Крыма. Поэтому есть два варианта: выйти из большого договора или менять Конституцию и вводить более гибкую норму.
- В любом случае, что делать с санкциями? Надолго ли они, и как к ним приспосабливаться?
- Я думаю, что санкции против Крыма продлятся ещё долго. Но с точки зрения инвестиций и так понятно, что западные капиталы не могут быть и не будут основным мотором, они будут просто участвовать в процессе, если он будет запущен нашими внутренними возможностями. Поэтому ещё раз говорю: нам нужно выйти из санкций против самих себя. Признание Крыма Западом и США - это последнее, о чём нам надо думать. Давайте сами признаем Крым, заставим крупный российский бизнес признать его, сделаем его территорией развития. Мне кажется, это абсолютно реально.
- Понятно, что у истории нет сослагательного наклонения, но всё же: что было бы, если бы Москва не поддержала Крым и Севастополь? И возможно было бы вернуть Крым другим путём?
- Было бы подавление. Опыт Украины за последние три года показывает, что репрессивные органы у них справляются со своей задачей: все недовольные либо запуганы и деморализованы, либо уехали, либо находятся в тюрьмах. Они с этим справились, причём совместно: государство и общество. Здесь они бы просто подавили сопротивление, деморализовали недовольных. Была бы большая миграция актива. Цена в человеческих жертвах была бы несомненно: этот мятеж, если бы так случилось, был бы подавлен достаточно жёстко. Но как бы чувствовала себя Россия после этого? Как бы чувствовал себя Путин как национальный лидер? Мы бы после этого спокойно стали готовиться к дальнейшим праздникам, к чемпионату мира по футболу, глядя на то, как священные места нашей истории оказываются растоптанными? Произошёл бы надлом нас как нации. А это гораздо хуже потери территории и денег: человек может что-то потерять и что-то обрести в своей жизни. Но если он потерял себя, если он сломлен, его уже не существует, и неважно, сколько у него при этом денег, квартир и машин.
- А какие сценарии развития есть у Украины? Не так давно Захарченко уже объявил ДНР преемницей УССР. Возможно ли в принципе как-то урегулировать этот конфликт?
- Проблема состоит в следующем: Киев не берёт отколовшуюся часть Донбасса на условиях автономии и прямо об этом говорит. Им нужна военная победа с карательными операциями и демонстративными люстрациями. Хотя при желании они могли бы взять Донбасс на условиях Минских соглашений, а потом всё это отыграть в своих интересах, в перспективе лишив эти регионы реальной автономии.
И Киев был бы сильнее в рамках этой конструкции, потому что у Москвы были бы связаны руки с точки зрения воздействия на ситуацию.
- Почему же тогда они не пошли этим путём?
- Судя по всему, решающую роль играют внутриполитические ограничения: Порошенко нужна либо ситуация явной победы, когда его никто не будет упрекать, либо ДНР и ЛНР как жупел для юго-восточных регионов Украины. Им говорят: вы хотите федерализации - посмотрите, что получили ваши друзья, какую кровавую чашу им пришлось испить. Никто не хочет идти по этому пути. Плюс война для такой слабой президентской власти актуальна как легитиматор любых внутриполитических неурядиц. И любой следующий президент, скорее всего, будет в такой же ситуации. С другой стороны, Москва тоже не даёт внятной перспективы Донбассу. А единственный сценарий коммуникации местной власти с людьми, насколько я знаю: подождите, сейчас будем либо в Киеве, либо в Москве. Это не план действий, а ситуация, в которой люди вынуждены что-то придумывать, чтобы терпеть невыносимую ситуацию. В которой они оказались во многом по вине Российской Федерации, которая не оказала комплексной полномасштабной поддержки.
- Считаете, что должна была?
- Да. Россия должна была оказать поддержку не по принципу гибридной войны, а по принципу серии ультиматумов. И международный правовой и политический эффект не был бы более жёстким, чем сейчас. Не хочу быть очень категоричным, но я склонен думать, что позиция «с открытым забралом» была бы эффектнее. Вой­ны бы с Западом не началось. Дополнительные санкции - это не смерть, а лишь временные неудобства.
- Вы - президент Института национальной стратегии. А какая у нас сейчас национальная стратегия?
- У нас есть огромное количество документов, где есть слово «стратегия». Но есть две проблемы: они либо не исполняются, либо очень плохо согласованы друг с другом. Стратегия, увы, просто бумага в том случае, если не существует органов и механизмов планирования. И главную функцию - ответы на вопросы, куда мы движемся, какую силу мобилизуем, каков план действий, кто ответственен и так далее - не выполняют. Наша стратегическая задача - как можно скорее перейти от бумагостроительства к стратегическому планированию. Этот барьер нам просто необходимо взять. Но, в конце концов, системе планирования учились у нашей страны такие модернизирующиеся страны, как Япония, Китай, Тайвань, Южная Корея. Сейчас мы снова должны учиться у них и совершать реэкспорт собственного опыта. Это делали в истории гораздо более слабые общества и государства - почему же не можем сделать мы?
- Вас называют  ведущим экспертом по теме русского национализма. В советской традиции это слово ругательное. Что вы имеете в виду под русским национализмом?
- Если говорить по существу, то русский национализм в нейтральном смысле состоит в том, что мы, большой народ, имеем право, как и малые народы, быть собой, культивировать свою идентичность, говорить о своих интересах, формировать практики солидарности и взаимопомощи. Иногда кажется, что проблемы малых народов - сохранить язык, передать культуру - не касаются больших народов. Это не так. У больших народов есть другие серьёзные проблемы. Давайте оценим историю русских за двадцатый век с точки зрения сохранения этнического поля. Произошёл колоссальный эксперимент по расколу большого народа!
В начале двадцатого века большая часть населения западнорусских земель имеют русскую идентичность. И в результате преимущественно советской национальной политики происходит откол нескольких десятков миллионов человек. Для большого народа разлом этнического поля - это самый большой страх. И этот разлом возможен для нас, если русская идентичность будет слабой. А сегодня её ослабляют именно с позиций территориальной целостности. То есть, сидите тихо и не говорите о своей идентичности, потому что другие могут обидеться. Но если мы не будем об этом говорить, то через несколько десятилетий будут не русские, а сибиряки, ингерманландцы, поморы и казаки. Им сейчас это выгодно с точки зрения конъюнктуры российских межнациональных отношений: чем больше они подчеркнут особость, тем больше получат от государства, потому что за особость прямо или косвенно платят. И вот, чтобы избежать этого расползания нашего этнического поля, мы должны просто выработать культуру воспроизводства своей идентичности и обсуждения защиты своих интересов.
- Получается, присоединение Крыма ещё и здесь сыграло свою роль?
- Присоединение Крыма стало каким-то переломным моментом, потому что до этого в России строилась чётко территориальная концепция нации. А наша нация образовалась не вокруг какого-то осколка территории, а вокруг русской культуры, языка, исторических воспоминаний - и всё это поверх границ. Поэтому ключевой вопрос - где краеугольный камень нашей солидарности? Границы или язык, культура и историческая память, которые поверх границ? Если первое, то мы строим не на константе, а на переменной, потому что границы в нашей истории менялись довольно сильно.
И присоединение Крыма в территориальной концепции нации обосновать невозможно. А вот в концепции нации культурной можно. Поэтому Крым - это шаг, который очень сильно сдвинул нас в нужную сторону.