Крымские страницы жизни Фёдора Васильева

150-летие со дня смерти мас­тера кисти, о котором его знаменитый коллега Николай Ге сказал: «Он открыл нам небо», прошло незаметно.
О нём вообще вспоминают мало. В том числе и в Крыму, где он провёл достаточно времени, чтобы заслужить почёт и вписаться в анналы.
В написанных на полуострове картинах отрази­лась страстная романтическая возвышенность его души. Такая, какой, по словам одного из главных художников реалистической школы второй половины XIX века, художественного критика Ивана Крамского не было «ни у одного из наших пейзажистов».

Полотно, созданное в Крыму в 1873 году, - признанный шедевр. Оно отличается непревзойдённой тонкостью цветовых отношений, благодаря которым образ природы предстаёт во всём своём величии. Выдающийся живописец Иван Крамской считал картину гениальной: «Что-то туманное, почти мистическое, чарующее, точно не картина, а в ней какая-то симфония доходит до слуха оттуда, сверху…... Решительно никогда не мог я представить себе, чтобы пейзаж мог вызвать такие сильные ощущения». Тонко чувствовавший жизнь во всех её проявлениях и человеческую натуру, Крамской считал, что «увидевший хоть раз подобную природу, защищён от злых помыслов и поступков, так как созерцание этих видов смягчает сердце и очищает душу». Дороже всякого признания Васильеву были его слова: «После вашей картины все картины - мазня и ничего больше... Я увидел, как надо писать». 

Крымское полотно, вобравшее наблюдения за природой полуострова, прелесть которого художник открыл для себя не сразу, украсила собрание Государственной Третьяковской галереи. 

Вероятнее всего, Васильев изобразил одну из дорог, ведущих к вершине Ай-Петри. По-своему, по-васильевски, передал художник бесконечные дали полупустынных гор, сливающиеся с молочными туманами облаков, с рассеянным светом неяркого солнца, торжественной простотой задумчивых сосен над дорогой. 

Смотрящих на полотно, как когда-то его автора, окутывает утренняя дымка, спус­тившаяся в горную долину с проплывающих облаков. Торсы устремлённых ввысь стройных сосен на переднем плане побуждают смотрящего поднять глаза в небесную необъятность, переданную художником тончайшими цветовыми оттенками, смешавшими дымчато-голубое с нежным розовым. Гармония колорита завораживает. И ты понимаешь его современников живописцев, сказавших, что свет васильевских небес озарил своими лучами их творчество. 

С полной неудобств и огорчений ялтинской жизнью художника примиряла природа, которую он, влюблённый в среднюю полосу милой его сердцу России, поначалу назвал «вечно прекрасная, вечно юная и - холодная». Но именно ему было суждено почувствовать и передать на полотнах через сложные цветовые соотношения душу крымского пейзажа. 

Настало время, когда он стал с удовольствием писать одновременно с работами-воспоминаниями о средней полосе - «Утро», «Болото в лесу. Осень», оставшейся незаконченной, «Заброшенная мельница» - «Зиму в Крыму», «Крым после дождя», «Крымские горы зимой». Они стали предвестниками настоящего шедевра, его лебединой песни, творческого завещания - «В Крымских горах». Представленная на конкурс Общества поощрения художников, она принесла автору первую премию и стала такой же непререкаемой удачей, как «Оттепель», которая в 1871 году принесла Васильеву настоящую славу. Наряду с картиной Саврасова «Грачи прилетели», написанной в том же году, васильевская «Оттепель» внесла в русскую пейзажную живопись новую особую интонацию - глубокую поэтически и одновременно окрашенную социальным переживанием. На Всемирной выставке в Лондоне она получила блестящие отзывы. 

Картина «В Крымских горах». Фоторепродукция Владимира Петрова.

 

 

Не миновало его и увлечение морской стихией. Часами наблюдая за движением волн, он пытался уловить их ритм и передать на полотне. Но понял тщетность своего желания: «Успел совершенно убедиться в следующем: вполне верно, безошибочно их ни рисовать, ни писать невозможно, даже обладая полным их механическим и оптическим анализом. Остаётся положиться на чувство да на память». С воодушевлением приступил он к самому большому своему полотну «Прибой волн», которое, увы, завершить не успел. 

«Юноша-мастер», проживший на земле всего двадцать три года, обрёл бессмертие, несмотря на то, что написано им до обидного мало. Как с горечью заметил Иван Крамской, «Васильев умер на пороге новой фазы развития своего таланта, очень оригинальной и самобытной». 

У его могилы на мемориальном Массандровском кладбище, что на Поликуровском холме над Ялтой, испытываешь и гордость, и боль. Гордость - от того, что талантливый художник два года жил в этом городе, запечатлел его окрестности. Боль - от того, что это были его последние годы. На юг он приехал тяжело больным - неизлечимая тогда чахотка терзала его тело. Настоятельные советы врачей и просьбы заботливой матери не могли отлучить от любимого дела, и он больше работал, нежели лечился. 

Он не мог не возвращаться к милым душе мотивам. Отправляя в 1872 году на конкурс в Петербург «Мокрый луг», написанный в Крыму по зарисовкам любимой природы среднерусской полосы в разных местах и в разное время, в сопроводительной записке предупредил Крамского: «Не думайте, что это настоящее, нет, настоящее ещё впереди, а это только приготовления». А Крамской, увидев полотно, был потрясён, заметив коллегам, что оно представляет художника необыкновенно чуткого к шуму и музыке природы, способного не только передавать увиденное, но и улавливать «общий смысл предметов, их разговор между собой, их действительное значение в духовной жизни человека».

Поразивший современников свежестью живописи, точностью воссоздания атмосферы, исходящим от него ощущением таинственного томления души, холст «Мокрый луг» сочли тогда единственным достойным соперником «Соснового бора» Шишкина, и присудили ему на конкурсе вторую премию. 

Считавший главным предназначением искусства его нравственную очистительную силу, Васильев был уверен в том, что «высокое волнение», вызванное воссозданным художником образом природы, способно пробудить лучшие душевные качества, что ведёт к достойным поступкам. Эти идеи подхватили Поленов, Коровин, Левитан, развившие основанный Васильевым новый тип пейзажа - одухотворённой настроением природы. 

Покоряя вершины живописи, он тщетно старался справиться с болезнью, каждый день просыпался с молитвой: «О Боже, Боже! Дай мне только здоровья, и я не зарою талант в землю». Но судьбой ему было отпущено всего лишь двадцать три года. 6 октября 1873 года жизнь Фёдора Васильева оборвалась. Крамской горестно воскликнул: «Решительно мы лишились музыканта!.. Что было в руках этого человека, что он делал с карандашом, это удивительно!.. Я полагаю, что русская школа потеряла в нём гениального художника».

Летом 1879 года известный пейзажист Иван Шишкин, муж старшей сестры художника, установил памятник на могиле родственника, коллеги, друга и сделал рисунок, по которому определили место разрушенного в годы Великой Отечественной войны захоронения. 

В одном из писем Фёдора Васильева из Ялты читаем: «Немногие бы на моей дороге удержались так долго, как я; немногие бы не испугались той огромной цели, которую я решил или достигнуть, или умереть на этой дороге, ни на шаг не отступая в сторону». 

Цели он успел достигнуть. Но смерть застала его в дороге, не дав сполна испытать триумф славы, которой достоин.