Марина Цветаева. Её стихам настал черёд

Для родившейся со стихами на устах поэзия стала призванием и приговором. И вознесла, и погубила. С таким мироощущением в мир не приходят - возникают из чего-то эфемерного избранные. 

Кто создан из камня, 

кто создан из глины,-

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, 

мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

Искусница, она плела кружева слов при свете совести. С лёгким прищуром не столько от врождённой близорукости глаз, сколько боясь ослепнуть от никогда не мерк­нущего перед её дальнозоркой душой света.

На мучивший вопрос: «Что я делаю на этом свете?» ответила себе: «Слушаю свою душу». И очень рано поняла: «Жить надо так, чтобы Душа сбылась». Спешила жить, потому что «успех - это успеть». 

А от других хотела одного: «Мне нужно, чтобы меня любили… Нуждались - как в хлебе». И искала тех, кто её полюбит. И находила. И теряла. И находила снова.

Считала судьбоносной встречу с тем, кто открыл ей многое в жизни и привёл туда, где ей было хорошо - в Коктебель и в Феодосию.
И появилась в её биографии особая страница. Крымская. 

Поводом для знакомства с одним из крупнейших поэтов Серебряного века, художником, философом по профессии и мудрецом по жизни Максимилианом Волошиным стали, конечно же, стихи. Первый Маринин сборник «Вечерний альбом», вышедший в 1910 году, рецензентом которого стал именно он. 

Ваша книга странно 

взволновала -

В ней сокрытое обнажено,

В ней страна, 

где всех путей начало,

Но куда возврата не дано…

Ваша книга - 

это весть «оттуда»,

Утренняя благостная весть.

Я давно уж не приемлю чуда,

Но как сладко слышать: 

«Чудо - есть!».

Они стали друг для друга обоюдным чудом. 

А началась их духовная и душевная неразрывная связь в конце марта 1911 года. Марина прервала учёбу в гимназии и отправилась сначала в Гурзуф, потом в Коктебель, в дом Волошина, который раскрыл ей свои объятия, одарил радостью и любовью. 

Здесь она нашла не только поддержку всепонимающего, всевидящего Макса, но и мужа. И следующая поездка в Крым уже с ним, Сергеем Эфроном, и с дочерью Алей. 1913 год они встретили в Коктебеле, а потом уехали в Феодосию, где в то время жила младшая сестра Марины Анастасия. 

«Ослепительными сверкаю­щими днями» назовёт Марина проведённое здесь время. А Анастасия засвидетельствует: «Марина была счастлива!». И признаётся: «Мы поняли - Марина и я, что Феодосия - волшебный город, и мы полюбили его навсегда». 

И уютное провинциальное местечко стало для них городом праздника, городом счастья. Окутав теплом и волшебством, даря покой, отдохновение и вдохновение. 

 В уюте крымского города за восемь месяцев создались несколько циклов стихов, в которые вошли «Над Феодосией угас…», «Генералам двенадцатого года», «Вы родились певцом и пажем…», «Быть нежной, бешеной и шумной…», «Я с вызовом ношу его кольцо…», «Есть такие голоса», «Идёшь, на меня похожий…», «Уж сколько их упало в эту бездну…», «Стать тем, что никому не мило…». Это целая феодосийская биография - короткая жизненная идиллия, разрушенная жестоким веком. Она запечатлена в Феодосийском доме-музее сестёр Цветаевых.

Жизнь опровергла слова Бориса Пастернака, считавшего: «Нам с Мариной памятниками не стоять». Оказалось, стоять. И ему, и ей. Памятникам и скульптурным, и музейным. В разных городах России и во Франции. Один из них, в Москве, двойной: сидящие рядом Пастернак и Цветаева.

Долго длятся только несчас­тья. Радости заканчиваются быстро. 

6 июля 1914 года Марина Цветаева с мужем и дочерью уезжают из Крыма в тревожную суетную Москву. Не за горами 1917 год, за ним 22-й начавший скитания за границей, принёсший нищету и одиночество. В мир эмиграции она не вписалась. Все мысли - о покинутой Родине. 

Всяк дом мне чужд, 

всяк храм мне пуст, 

И всё - равно, и всё - едино.

Но если по дороге куст

Встаёт, особенно - рябина...».

Та самая горькая рябина, рефрен её жизни. Но и возвращение на Родину счастья не принесло. Принесло потери близких. А главное - себя. Ушла навсегда добровольно, никого не виня. 

И если всё ж - 

плеча, крыла, колена

Сжав - на погост 

дала себя увесть, -

То лишь затем, чтобы, 

смеясь над тленом,

Стихом восстать - 

иль розаном расцвесть!

Объяснение трагического поступка? Возможно… А ведь легло на бумагу не в августе 41-го в Елабуге, а в ноябре 1920 года в охваченной страс­тями гражданской войны Москве.

Лучше всего отметить день рождения любимого поэта с его стихами. Войти с ними в Серебряный век во всей его объёмности и звучности. Где она осталась, и откуда шлёт свои послания, без которых мир наш был бы другим, и мы были другими. Они - «К тебе, имеющему быть рождённым столетие спустя, как отдышу»: 

«Скульптор зависит от глины. Художник от красок. Музыкант от струн. У художника, музыканта может остановиться рука. У поэта - только сердце».

«Нет на земле второго Вас».

«Грех не в темноте, а в нежелании света!».

«Не стыдись, страна Россия! Ангелы - всегда босые».

«Есть рядом с нашей подлой жизнью - другая жизнь: торжественная, нерушимая, непреложная: жизнь Церкви. Те же слова, те же движения, - все, как столетия назад. Вне времени, то есть вне измены. Мы слишком мало об этом помним».

«Наши лучшие слова - интонации».

Каждый выберет для себя то, что ляжет на сердце.

Её желание «стихом восстать - иль розаном расцвесть!» сбылось: и восстала, и расцвела. И «через литейские воды» к нам не руки протянула - два крыла.