Вспоминая о минувшей войне

Говорят, человеческая память избирательна, как будто старается оградить от нелёгких перипетий прожитых лет. Но они помнят всё, словно было это лишь вчера. Уходящие на фронт отцы, братья и тяжкий труд мам, бабушек, старающихся не показывать слёз из-за страшного ощущения неизвестности. Взрывы, выстрелы, пожары, облавы, похоронки, слёзы, страх, боль. Война. Она выпала на их детство, забрала его, опалила, разрушила. Они помнят её, подтверждая слова из песни: «Детская память не всё сохранила, только такое забыть не велит». Воспоминаниями делятся читатели «Крымской правды».
Час 45 минут до войны
Фашистские танки и пехота только готовились перейти границу Советского Союза, а вот самолёты врага уже вторглись в нашу страну: первым из городов СССР бомбёжке подвергся Севастополь. Магнитные мины для закрытия фарватера были сброшены на город в 3 часа 15 минут - за час 45 минут до того, как посол Германии подтвердил, что его страна объявила войну СССР. И первые жертвы на рассвете уже появились - одна мина упала на улицу Подгорную.
- О войне Севастополь узнал первым, - рассказывает Анна Максимова, ей в 1941-м исполнилось 7 лет, готовилась пойти в 1 класс. - Помню, как ночью проснулась от страшного гула, мама успокаивала меня и трёхлетнего братишку, чтобы мы не плакали и главное - не подходили к окнам. Папы не было - он убежал по тревоге на свой корабль. Когда совсем наступило утро, я хотела погулять, но мама не пустила. На минутку прибежал папа, они о чём-то говорили, мама плакала. Потом мы с ней собирали вещи, чтобы уехать в Симферополь к бабушке. Папа поцеловал нас с братом и сказал, что скоро вернётся. Он так и не вернулся потом - погиб, защищая Севастополь, в июне 1942-го. Когда мы с мамой шли на станцию, чтобы ехать к бабушке, вокруг было очень много людей, заплаканных, грустных. Долго не было автобуса, и я услышала, как из чёрной тарелки репродуктора произносили страшные слова о войне. Нам повезло: мы с мамой, братом и бабушкой успели уехать из Крыма до оккупации - к родственникам в Томск. Но по пути нас много раз бомбили, вновь был тот страшный гул, который разбудил меня ночью 22 июня 1941-го. Кажется, он и сейчас преследует меня, гул, разделивший жизнь на до и после войны.
«Прошу не отказать»
О том, что началась война, стране сообщил в полдень нарком иностранных дел Вячеслав Молотов. Взрослые слушали его выступление с ужасом, а детвора даже с интересом.
- Знаете, мне уже много лет, но я до сих пор жалею, что тогда, 22 июня, слушая наркома, улыбался и говорил другу Лёве: «Здорово, настоящая война! Вот приключение нам будет», - рассказывает симферополец Иван Осипов. - И мы с ним радостно выпили по стакану газировки на углу Желябова и Гоголевской, побежали играть в войнушку. Вокруг плакали взрослые… Мы с Лёвой бросили жребий, кому быть фашистом, кому нашим: ему выпало врагом, и я, конечно, его победил. Потом, в сентябре, он получил похоронку на отца-офицера. А в декабре я узнал, что его с мамой, сестрёнкой, бабушкой и дедушкой расстреляли на 10-м километре дороги Симферополь-Феодосия…
Где-то на ул. Желябова в Симферополе жил до войны и 17-летний Валентин Душко. Услышав, что началась война, он, не раздумывая, отправился в городской военный комиссариат, настойчиво прося отправить бороться с врагом. Сохранилась в Государственном архиве Республики Крым написанная его рукой записка: «Даю комсомольское слово, что буду бороться до тех пор, пока не будут полностью уничтожены все враги моей матери-Родины. Буду бороться до последней капли крови, до последнего вздоха». Он сдержал слово. Через два с половиной года командир 585-го танкового батальона 3-й танковой Чаплинской Краснознамённой бригады подписал извещение на имя отчима парня Юрия Андреевича Кашина: «В бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, младший лейтенант, командир танка Валентин Лукьянович Душко был убит 30 марта 1944 года в боях с немецкими захватчиками в районе села Ново-Троицкое Андрей-Ивановского района Одесской области и похоронен на северо-западной окраине села» (сейчас пгт Новотроицкое Херсонской области).
А вот Владимиру Горохову, тоже 17-летнему пареньку, принёсшему заявление в военкомат 23 июня 1941-го, повезло: он, миномётчик, был дважды ранен на фронте, но выжил, вернулся домой с Победой.
- О войне папа не любил вспоминать, - рассказывает дочь фронтовика Ольга Владимировна. - Зато мы часто слышали его рассказ о том самом первом дне войны: на рассвете 22 июня они с друзьями шли на рыбалку - решили половить на Альме в районе Базарчика (ныне Почтовое Бахчисарайского района). Как раз около четырёх утра подъезжали на велосипедах к месту, когда вдруг увидели зарево над Севастополем, но подумали, что учения на флоте начались. С уловом домой возвратились днём. Когда въезжали в Симферополь, удивились непривычной для воскресенья тишине, потом увидели людское столпотворение у репродуктора: все ждали правительственного сообщения. А потом на листочке, вырванном из тетради по русскому языку, папа писал заявление: «Прошу направить на фронт добровольцем».
В Симферополе к концу второго дня войны лишь от комсомольцев поступило 4 тысячи заявлений с просьбой отправить на фронт добровольцами.
Кресты на окнах
Алла Малышева из Ялты помнит, что первым о войне ей рассказал старший брат Дмитрий, работавший санитаром в Алупкинском санатории для детей.
- Мы с мамой проснулись от того, что зазвенела посуда в серванте, - вспоминает женщина, которой в 1941-м исполнилось 10 лет. - Мама, помнящая о землетрясении 1927 года, выскочила вместе со мной во двор, где уже собрались соседи. Все с ужасом смотрели на зарево над Севастополем. Потом прибежал брат, дежуривший в санатории, сказал, что его послали собрать работников для эвакуации детей. Из штаба флота им сообщили о налёте неизвестных самолётов на Севастополь и о том, что, возможно, это война. Я ещё тогда подумала, какая война? Ведь у нас есть пакт о ненападении, я ведь сама рассказывала недавно в школе о нём на политинформации, пятёрку получила. А днём уже было всё разъяснившее заявление Вячеслава Молотова. Из жилконторы по домам ходила женщина и говорила, что надо оклеить окна бумагой: крест-накрест. Я резала газеты на полоски, а мама клеила клейстером в несколько слоёв. Те бумажные кресты настолько врезались в душу, что больше никогда, даже в самые лютые холода, я не заклеивала в доме окна, чтобы не резать бумагу на полоски, не заваривать клейстер, не вспоминать. Брат через два дня ушёл на фронт, погиб в сентябре 1942-го. Мама записалась в группу противопожарной защиты, потом мы с ней ушли в партизанский отряд. За годы оккупации Крыма многое пришлось пережить, что-то стёрлось из памяти за давностью лет, но тот самый первый день войны помню, как сейчас. Слишком много потом он принёс беды нашей стране.
Дети войны помнят о войне. И стараются рассказать потомкам, чтобы знали и о солдатах минувшей войны, о жизни под звуками взрывов и с ощущением неизвестности. Чтобы сохраняли на века память о трагедии и подвиге в годы Великой Отечественной.