«Давайте рассказывать»

У неё в этой боли вокзал в Краснодаре за месяц до вой­ны - они с мамой, Анной Кирилловной, провожают из отпуска мужа и папу, Николая Ивановича, офицера пограничника. И слова мамины: «Коля, мне кажется, что вижу тебя в последний раз!». И последнее письмо от старшего брата Олега: «Мамочка, еду на встречу с врагом!». И две похоронки, на папу и брата, что получили до оккупации. И то, как фашист хотел застрелить маму… И песня о Родине, которую они всем классом стоя пели, зная, что за окнами школы - враги и война. Но верили в Победу! Война в памяти детства, и на всю жизнь мамины слова, как заклинание: «Только б не было войны…».

На долю родителей читательницы выпало четыре войны, в их юности - Первая мировая и Гражданская, во взрослости - с белофиннами и Великая Отечественная. Погибший в последнюю битву Николай Свистунов, папа нашей читательницы, - второй муж её мамы. В 1917-м юная Анна обвенчалась в Петрограде с Петром Нейландом - он в Гражданской останется, тиф; позже не стало и младшего сынишки тоже Петра, Пети - скарлатина сразила. Растить старшего Олега, а потом и общую дочку Валюшу Анна будет с Николаем, выпускником Московского пограничного училища. Жизнь на заставах, дальних. Вначале - Пулковская Кингисеппского погранотряда, на границе с Эстонией, что тогда ещё не входила в состав Советского Союза, а в 1939-м офицера перевели в Мурманскую область - также начальником заставы. Зимняя Мотовка на границе с Финляндией, почти в сотне километров от ближайшего населённого пункта.

- Неширокая тропка через тундру, по которой мы, папа, мама, я, семилетняя, и группа красноармейцев, которым предстояло служить на заставе, шли пешком два дня, - рассказывала читательница. - Застава была новой: только здание штаба возведено, а столовая и баня, казарма достраивались. Всю зиму бойцы в палатках жили, и папа с ними, лишь нам с мамой в штабе уголок сделали. На заставе застала нас зимняя советско-финская битва. Папа с группой бойцов на лыжах уходил на разведку за много километров, иногда на несколько дней. Ждали, тревожились. А мама стала за метеоролога, очень нужны эти данные на войне: она передавала сведения о погоде каждые два часа. Однажды пришла весть о возможном нападении финнов на заставу. Все начали готовиться к бою, сооружали огневые точки для станковых пулемётов. Бойцы проверяли винтовки, получали боеприпасы, маскировочные халаты. Ночь была бессонной и тревожной. Утром узнали, что нападение было на другую заставу. Финнов там выбили, но потери наших ребят оказались значительные. Наверное, тогда я впервые ощутила войну по-настоящему, когда папа с товарищами приспустили на мгновение флаг в память о погибших пограничниках.

По словам Валентины Николаевны, после той войны, окончившейся в марте 1940-го, судьба подарила их семье ещё немного счастливых мгновений. Старший брат Олег на финскую не попал, но учился в военной авиашколе, стал воздушным стрелком, срочная служба. Письма весёлые писал родителям и любимой сестрёнке, мечтал. Он так и не вернётся - другая война нахлынет. Но пока весной 1941-го о ней ещё не думалось, понимали, конечно, что возможно, но успокаивались - пакт о ненападении есть.

- И мы с мамой в отпуск с заставы уехали, на Северный Кавказ, станица Отрадная, а папе дали путёвку в ялтинский санаторий, но он, не выдержав разлуки, приехал к нам. Если бы знать, что виделись в последний раз… 20 мая мы провожали папу на заставу, а сами хотели на всё лето остаться на юге, помню, как он улыбался и успокаивал маму, вдруг сказавшую: «Коля, мне кажется, что вижу тебя в последний раз!». И ведь точно, в последний…А брата моего, маминого старшего сына, мы, как оказалось, в последний раз ещё раньше видели, когда он в армию уходил… Война.

Валю и Анну Кирилловну весть о войне застала в Краснодарском крае, папа был уже в погранотряде Рестикент Мурманской области. Вскоре прислал им письмо, «проникнутое верой в скорый разгром врага». И всё время, правда, всё реже, писал такие письма, хорошие, добрые. И Олег писал, тоже нечасто, а потом прислал строки, что так страшится прочесть каждая солдатская мама: «Мамочка, еду на встречу с врагом!». 22-летний сержант, воздушный стрелок 83-го дальнебомбардировочного авиаполка 26-й авиа­ционной дивизии. В военном архиве сохранилось донесение о безвозвратных потерях подразделения: 22 октября 1941-го Олег Петрович Нейланд, а также Марк Антонович Тревгода (наш симферополец), Николай Александрович Герасименко, Антон Петрович Лукащук, Рахимберды Абезов, Михаил Иванович Хохлов, Фёдор Петрович Лучкин и Михаил Григорьевич Клопоток, старшему - 29, младшему - 20, не вернулись с боевого задания. Экипажи двух бомбардировщиков погибли, защищая южные подступы к Москве. А в феврале 1942-го семья получила ещё одну похоронку: «Капитан Свистунов Николай Иванович, 1903 года рождения, начальник штаба 181-го батальона пограничных войск Мурманского округа героически сражался с немецко-фашистскими захватчиками и погиб в бою 28 января 1942 года. Похоронен на поле боя (высота 247,7) Западная Лица Полярного района Мурманской области». Там несколько десятков, на поле боя, осталось - лишь мемориал там, списки в военном архиве и память…

Десятилетняя Валюша и Анна Кирилловна через полгода оказались в оккупации, фашисты вошли в станицу. Читательница вспоминала, как вечернюю тишину нарушил рёв моторов, народ выскочил на улицы, а потом замер в ужасе: «Немцы». Множество грузовиков, в кузовах солдаты в серо-зелёной форме с автоматами наперевес, хохочут, что-то кричат…

- Проезжая мимо главной аллеи парка, где стоял памятник Владимиру Ленину, немцы стреляют по нему: к вечеру остаётся груда камней, - вспоминала читательница. - Начинается регистрация жителей, их делят на три категории: местные; эвакуированные из областей, занятых немцами; коммунисты и евреи. Последние под надзором полицаев чис­тят уборные. Спустя несколько дней, насладившись унижением интеллигентных людей, фашисты увозят их. Говорят взять только ценные вещи, якобы отправляют в особое поселение. Им стал большой ров за станицей. Расстреляли всех: и стариков, и детей. Моя мама с соседкой ходили в степь за бурьяном для плиты и однажды стали свидетелями, как одичавшие собаки растаскивали тела, едва присыпанные землёй. Напротив нашего барака была воинская часть. Как-то я стояла у окна и наблюдала: несколько немцев ловили поросёнка. Он затравленно метался, визжал, у одного солдата кончилось терпение, выстрел, поросёнок рухнул. Чтобы его опалить, фашисты выбрали нашу скирду с бурьяном, которую мама заготовила для протопки на зиму. Сделали какое-то сооружение, поместили поросёнка и подожгли бурьян. Мама, увидев, как полыхает её многодневный труд, забыв об осторожности, произнесла самое страшное для неё ругательство: «Вот некультурные!». На беду, один из немцев понял. Он схватил маму. Я стоя­ла у окна ни жива, ни мертва, и когда увидела, что фашист направил на маму пистолет, дико закричала: «Мамочка!» - и потеряла сознание. Очнулась, когда мама в слезах обнимала меня, брызгала в лицо холодной водой. Оказывается, солдата остановил офицер, а то бы я осталась круглой сиротой…

В станице был детский дом, в который ещё в начале войны эвакуировали ребят из Ленинграда, при нём школа, в которой фашисты разрешили учиться детям начальных классов. Учительницей была Ольга Степановна Бибикова, у неё на фронте муж и брат, дочка Галина училась в том же классе, что и наша читательница - дружили девочки. И все вместе, всем классом в оккупации они пели о Родине. «Однажды на уроке пения кто-то предложил: «Давайте споём песню о Родине!». Все горячо поддержали, - вспоминала Валентина Николаевна. - Какое это было исполнение! Слова песни произносятся тихо, конечно, но чётко с большим чувством, лица одухотворённые, на глазах слёзы. И в едином порыве класс встал, когда начали петь: «Но сурово брови мы нахмурим, если враг захочет нас сломать/, Как невесту, Родину мы любим, бережём, как ласковую мать». В детском доме предателей не было. Обошлось».

В День Красной Армии 23 февраля 1943-го Отрадную освободили наши войска. И Валентина Свистунова на всю жизнь запомнила то ликование от маленькой Победы и слёзы от потерь. «Только б не было войны»… Давайте не забывать, давайте рассказывать.