Военком десанта

Внуки, гордящиеся подвигом деда, вспоминают, что родился Андрей Савельевич в 1904-м в Сухуми, «у него было 10 братьев и сестра Мат-
рёна. Жил в Керчи, работал в милиции, оттуда и был мобилизован на фронт». Впрочем, есть данные, что он всё же был севастопольцем, служившим на эсминце «Шаумян». Этот корабль входил в состав 1-го дивизиона эскадренных миноносцев Черноморского флота, в Великую Отечественную участвовал в обороне Одессы, в декабре 1941-го - в Керченско-Феодосийском десанте, высадке бойцов в порту Феодосии, куда первым прорвался под шквальным огнём врага, получил повреждение, два члена экипажа погибли, шесть - ранены… Но Андрея Бойко на корабле уже не было. Он перешёл на сушу в батальон охраны водного района главной базы Черноморского флота, как говорили, неофициально - батальон морпеха Константина Бузинова (иногда упоминают имя Григорий - но Григорьевич это отчество капитана). Анд-
рею Бойко присвоили звание полкового комиссара (звание упразднили в 1942-м, оно соответствует полковнику или капитану первого ранга на флоте). «Сейчас я на сухопутном фронте. Отдаю всё для поднятия боевого наступательного духа бойцов. Не обижайся, что буду писать редко. Целую тебя и Аллочку крепко. Твой Андрей и Аллочкин папа». Это строки из письма фронтовика приводит в статье в «Крымской правде» наша коллега Галина Михайленко, ей рассказала их любимая погибшего офицера Ксения Григорьевна. И о том, как летом 1941-го они расстались на железнодорожном вокзале в Ленинграде, чтобы «встретиться» в кинотеатре через 24 года.

В Ленинград его направили в ноябре 1940-го на курсы старшего и высшего политсостава ВМФ. Через полгода из Севастополя приехала жена с дочерью Аллой, окончившей третий класс. Лето думали провести вместе, а к сентябрю вернуться в Крым… Но Андрей Бойко уехал в Севастополь уже 23 июня 1941-го, на второй день войны. Город стал сразу закрытым, чтобы вернуться, Ксении Григорьевне и Алле надо было дождаться вызова, но фашисты продвигались быстрее: когда пришла бумага, были уже под Николаевом. И телеграмма прилетела от отца и мужа: «Не приезжайте…». Не предполагал тогда, наверное, офицер, что слишком скоро и Ленинград станет прифронтовым, блокадным… Впрочем, его жене и дочке повезло: успели их эвакуировать на Урал. «С тем лёгким чемоданчиком, с которым они с Аллочкой ехали в гости к мужу и отцу, и оказались в Лысьве, небольшом городке, затерявшемся в Уральских горах, - читаем в газете за 1965-й. - Сюда пришло его первое письмо. Она знала, что он вернулся на эсминец «Шаумян», куда пятнадцать лет назад пришёл краснофлотцем по призыву партии - партийный билет получил в 1924-м. Нечастыми были те фронтовые письма - торопливые тёплые строчки. «Здравствуйте, дорогие мои Ксения и доченька Аллочка! Ксеничка, каждую минуту и секунду отдаём Родине, бьём фашистов. Аллочка мне написала, чтобы я побольше бил их. Я её просьбу выполняю добросовестно. За меня не волнуйся. Я коммунист, мне дорога не моя личная жизнь, а прежде всего жизнь нашей Родины. Мы её спасём. Дела наши идут хорошо. Скоро мы погоним врага так, что он будет бежать без оглядки не только от Севастополя, но из Крыма вообще…».

Возможно, отправляя это письмо, Андрей Савельевич уже знал о грядущих десантах, благодаря которым планировалось к весне 1942-го освободить полуостров. Ксения Григорьевна очень хотела верить в это «будет враг бежать», но сводки Совинформбюро были тяжёлыми, а в госпиталь, где она работала после окончания курсов медсестёр, каждый день привозили раненых… А в мае 1942-го её вызвали в райвоенкомат и вручили извещение, что муж пропал без вести…

Письма, несколько месяцев пролежавшие в осаждённом Севастополе, ещё приходили: «За меня не тревожься. Всё хорошо. Будь спокойна. Враг будет разбит…» В июле 1942-го получила «Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении полкового комиссара А. С. Бойко орденом Красного Знамени». Посмертная награда. «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество»… Вот только где пал смертью храбрых её любимый, Ксения Григорьевна не знала, фраза «пропал без вести» не успокаивала. Понимала, что погиб, иной дурной мысли и не допускала: он мог или выжить, или погибнуть. Когда после войны переехали с дочкой в Симферополь, услышала, что видели комиссара Бойко в Евпаторийском десанте в январе 1942-го… Но тогда так мало было информации, да и сейчас в списках военного архива большинство евпаторийских десантников, геройски погибших, значится «пропавшими без вести»…

Годы спустя прочла книгу Матвея Казакевича «Милиция остаётся на посту». И рассказ о «Евпаторийском десанте»… «Тем временем моряки, бросившиеся в воду, рванулись вперёд. По всему побережью разгорался огневой и рукопашный бой. Матросы гранатами и штыками вышибали гитлеровцев из их прибрежных бетонированных нор. Враг усилил артиллерийский огонь. Несколько снарядов разорвалось вблизи тральщика («Взрыватель», доставивший десантников и оставшийся прикрывать их огнём корабельной пушки, корабль и команда - погибнут в том десанте. - Ред.). Из рук Буслаева выпал и покатился по палубе мегафон… «Ранен», подумал комиссар, подхватывая тело командира… Врач, перевязывающий капитана второго ранга, выпрямился: «Он умер». А сражение было в разгаре. Бойко поднял мегафон: «Товарищи моряки! Командир убит. Командование десантом принимаю на себя. Отомстим за нашего славного командира. Вперёд, на врага!». К 10 утра старая Евпатория была очищена от фашистов. В Севастополь по эфиру полетело сообщение: «Старый город в наших руках. Дерёмся почерноморски». Катера, расстреляв боеприпасы и приняв на борт раненых, уходили в Севастополь. Когда один проходил по борту тральщика, Бойко окликнул: «На катере! Примите ещё двух человек!». Когда катерники на ходу принимали раненых, разорвался фашистский снаряд. Бойко как-то странно подался вперёд, а потом его тело опустилось на палубу…». Строки о моменте гибели любимого Ксения Григорьевна прочла в книге, и видела портрет мужа в Евпаторийском краеведческом музее, фамилию на мемориальной доске. А ещё слышала от евпаторийцев, свидетелей январских трагических событий, рассказ о комиссаре, который до последнего патрона сражался с матросами в подвале одного из домов. А потом взорвали себя последней гранатой. Она не знала, был ли это её Андрей, но ещё раз убедилась: «Он погиб на боевом посту, дрался честно, по-севастопольски».

В Севастополь много лет спустя привезла внуков Сашу и Андрея… А своего любимого Андрея вновь увидела в кинотеатре в кадрах фильма «Великая Отечественная». «Враг превосходил нас в пушках, танках, самолётах. Но не в доблести. Но не в мужестве» - гремел в зале голос диктора. И в этот момент вскрикнула Алла (они пришли в кино вместе). Вскрикнула и схватила маму за руку, - читаем в нашей газете воспоминания родных фронтовика. - Но она и сама уже увидела. Во весь экран лицо, плотно сжатые губы, надвинута на упрямые, вразлёт, брови военная фуражка и рука, поднятая для команды. Это он! Её Андрей через двадцать четыре года оттуда, из своего небытия, смотрит на тех, кто выжил, потому что он и его товарищи защитили их. …Недолгим было прощание на Ленинградском вокзале в июне 1941-го, ещё короче эта встреча через два с половиной десятка лет… Один миг…».

Наверное, это был всё же счастливый миг: и книга, и рассказы евпаторийцев, и кино - миг, когда вновь и вновь убеждаешься, что беспощадное «пропал без вести» всё-таки недвусмысленное, пусть тоже беспощадное - погиб, но честно, геройски. И возможность вновь увидеть родное лицо, живой, воюет…