«Мы вернулись к тебе, Родина!»

22 Ноябрь 2019 829
Так встречали Юрия Гагарина везде.
Так встречали Юрия Гагарина везде.

В издательстве «Н. Орiанда» выходит книга известного крымского политика и журналиста, главного редактора газеты «Крымская правда» Михаила Бахарева «Мы вернулись к тебе, Родина! Заметки провинциального политика - 2». Она носит автобиографический характер. В коротких главках или, как называет их автор, картинках с натуры в непринуждённой форме, с юмором рассказывается о времени и о себе. «Крымская правда» планирует напечатать несколько глав из этой книги.

Затмение имени Гагарина

Школа, в которую я пошёл 1 сентября 1954 года, находилась неподалёку от моего дома и носила номер 72-й, потом она стала 10-й, а сейчас почему-то 9-й. Рядом со школой был сквер, его называли Батуринский сад, наверное, потому, что от него начиналась улица Батурина, а на одной улице со школой, Тамбовской, располагалось художественное училище.
На занятия мы шли по гудку вместе с рабочими консервного завода имени 1-го Мая, через дорогу (Севастопольское шоссе) от него был мясокомбинат, и весь этот наш район, и прежде всего серые, однотипные двухэтажные дома на улице Батурина, построенные после войны, назывался Рабочим посёлком. Дальше, если идти по шоссе в сторону Севастополя, справа были молокозавод, совхоз №5 (именно на его бывших угодьях позже разместились телезавод и издательство «Таврида» с «Крымской правдой»), известковый завод и зеркальная фабрика, а слева - ипподром. Район назывался Заводское, наверное, название пошло от известкового завода, потом так назвали и аэропорт, до этого аэродром был военным, и там базировались истребители. Заканчивался Симферополь посёлком Борчокрак.
После временного присоединения Крыма к Украине Батуринский сад стал парком Шевченко (как и кинотеатр «Большевик» в центре города), название Рабочий посёлок постепенно забылось, Борчокрак переименовался в Новоромановку.
В школу я пошёл, не умея ни читать, ни писать. Этому не учили даже в старшей группе детсада, считали, что тогда неинтересно будет учиться. Так это или нет, но успевал я на «отлично» первые четыре года, да и потом учился почти без троек, особо себя не утруждая. Учиться хорошо было престижно, и все к этому стремились.
Смею утверждать, что тогдашняя школа в жизни людей (и детей, и взрослых) играла несравненно большую роль, нежели теперь. Причина? А вы представьте себе на минутку, что исчезли телевизор, телефон, автомобиль и, конечно же, компьютер. Представили? Значит, поняли. Центрами общения или, как сейчас бы сказали, коммуникации в 50-е годы, да и в последующие два десятилетия, были улица, школа и различные организации внешкольного досуга - кружки в школе, Дворце пионеров, на Станции юных техников, спортивные школы, секции ДОСААФ и спортобществ. Я, например, посещал кружок выпиливания по дереву (дед ведь столяр), хор, школьный театр. С шестого класса и до окончания школы был активным участником секции туризма, в седьмом и восьмом ходил в автокружок Станции юных техников, а в восьмом в мою жизнь пришёл спорт.
Наши учителя в большинстве своём были люди, битые жизнью: прошли либо фронт, либо оккупацию. Поэтому учили строго, второгодники сидели в каждом классе. И хотя в нашей слободке поколение тоже росло непростое, учителей мы побаивались и перечить им не смели. Вот, казалось бы, что могла нам сделать страшного Наталья Фёдоровна Морозова, учитель русского языка и литературы? Она ничего страшного и не делала, только «двойку» или «кол» могла поставить, но ведь не убить.
А боялись её, как огня. Сегодня я о ней вспоминаю с нежностью и благодарностью, как и о многих других.
Я сижу над листом бумаги, и память буквально засасывает меня в прошлое, воспроизводя всё новые и новые странички школьного бытия. Уйма интересного, важного, главного и очень личного случилась в эти в общем-то короткие годы! Шкетом, только начавшим связно мыслить и говорить, переступил школьный порог, а спустя каких-то восемь лет в 9-й класс уже другой школы пришёл несколько самонадеянный молодой человек, по утрам пользующийся безопасной бритвой, тщательно следящий за модой и своим внешним видом, уже знающий вкус алкоголя, табака и французского поцелуя.
Всего лишь три «картинки с натуры» из того периода я хочу показать, оживив их в своей памяти. Всего три. Но такие яркие!
В 6-м классе я впервые побывал в Севастополе. Так получилось. А в Керчи я вообще очутился впервые, уже будучи взрослым. В Севастополь мы поехали рано утром всем классом. Прогулка по центру. Исторический бульвар. Панорама. Посещение боевого корабля: на эсминце «Безжалостный» нам не только позволили трогать и крутить всё подряд, но и накормили флотским обедом. Город потряс своей чистотой, белизной и красотой зданий - надо иметь в виду, что не прошло и десятка лет, как Севастополь был отстроен заново.
А ещё мне этот день запомнился тем, что, возможно, изменил моё будущее, по крайней мере, сделал его более неопределённым. Дело в том, что у меня был хороший голос, как говорила наша учительница пения Розалия Михайловна, редкий.
И обещала мне большое будущее. При условии, что голос свой я буду беречь, «особенно сейчас, когда происходит его ломка».
В Севастополе мы соревновались, кто больше съест мороженого, стремясь побыстрее потратить деньги, что дали в поездку родители в расчёте и на обед, а он, как вы понимаете, был «халявный», и орали на корабле так, что я голос потерял совсем. То есть не только петь, но и разговаривать не мог ещё недели две, объясняясь с окружающими при помощи записок.
Когда голос вернулся, он стал… Спустя пять лет добавилась ещё неудачная операция по удалению миндалин. Короче, теперь мне, когда я говорю с кем-то по телефону во второй раз, представляться не надо. Этот голос ни с кем не спутаешь. Я в связи с этим всегда вспоминаю анекдот.
- Ой, ну что все носятся с этим Паваротти. Какой там голос? Сипит, хрипит, картавит.
- Вы были на концерте?
- Нет, Моня напел по телефону.
Вот я тот Моня и есть.
А в феврале 1961-го случилось событие, которого мы ждали, к которому готовились и которое всё равно было неожиданным. По воздействию.
Я имею в виду полное солнечное затмение. Помню, записал тогда в дневнике, что это, возможно, одно из главных событий в моей жизни. Почему? Да потому, что мы уже знали, другого полного затмения в нашей жизни не будет. А как реагировать на это молодому человеку, который и в грядущую неизбежную смерть ещё не очень-то верит? Нет, можно, конечно, в будущем куда-то поехать, где будет полное затмение. Но это надо ехать, и не факт, что состоится безоблачная погода.
15 февраля 1961 года в Симферополе день был безоблачным. Вся школа высыпала на школьный двор, в руках у нас закопчённые стёкла, куски засвеченной фотоплёнки. Тень луны медленно наезжает на солнце, становится всё темнее, и, наконец, ночь. Гавкают собаки, кричат петухи и ещё какая-то живность, ведь вокруг частный сектор, сигналят редкие автомобили с включёнными фарами. И жутковато, и восторг одновременно. Кажется, ничего в грядущем более значимого не произойдёт.
Но вскоре наступило 12 апреля. День тоже был погожим.
А ещё - весенним! По-моему, шёл уже четвёртый по счёту урок, точно не помню, но время текло к обеду. Класс наш был на первом этаже, довольно высоком, в полураспахнутые окна, выходившие в сад, проникал запах цветущих деревьев. Урок геометрии вела Раиса Исааковна Фридман. Её не очень любили - такой застёгнутый на все пуговицы «синий чулок», к тому же строгая и неулыбчивая. Но математику, как и русский, мы знали лучше других.
В этот раз она была какая-то не такая. Не повышала голос, не ставила двоек, никого не выставляла за дверь. И, что самое удивительное, временами сама себе улыбалась. Мы переглядывались, ничего не понимая. За три минуты до звонка она посмотрела на часы, улыбнулась во весь рот так, что сверкнули металлические зубы, подняла руку. Класс замер.
- Ребята, извините. (После этих слов мы все окончательно впали в ступор, ожидая какой-то подлянки). Мы в учительской договорились ещё один урок провести. Час назад по радио сообщили, что в Советском Союзе запущен космический корабль, который пилотирует…
Дальше мы не слышали и не слушали, через мгновение класс в полном составе выпрыгнул в окна, в соседние окна прыгали другие классы, а по лестнице грохотали те, кто занимался этажом выше. Стоял невообразимый ор. По соседству, за забором, орали будущие художники. Наконец, включили громкую трансляцию, и мы узнали подробности. Вскоре Гагарин приземлился, а мы как-то стихийно, никем не управляемые, двинулись в центр города, куда стекались такие же неорганизованные колонны счастливых и очень громких в своём счастье людей.
1961-й был замечательным годом, богатым на события. Денежная реформа, солнечное затмение, полёт Гагарина, 22-й съезд КПСС, на котором было объявлено, что нынешнее поколение советских людей (то есть мы) будет жить при коммунизме, моя самостоятельная (в 14 лет!) поездка в Рязань через Москву, полёт Титова - о нём я услышал в поезде, когда возвращался в Симферополь, ещё весной мне купили большой новый велосипед. В общем, много было всякого радостного и в тот год, и в последующие. Но такой коллективной эйфории, всеобщего восторга в самом ярком, массовом, необузданном проявлении, как это было 12 апреля 1961 года, не было больше никогда. Огромная страна воспряла в едином порыве. Нечто похожее я и другие крымчане, приехавшие в тот день в Москву, испытали 18 марта 2014 года после подписания в Георгиевском зале Кремля договора о вхождении Крыма и Севастополя в состав Российской Федерации. Вый­дя из Кремля, обалдевшие от счастья, мы бродили с российскими триколорами по Москве и что-то кричали. Москвичи и гости столицы смотрели на нас по-доброму, приветливо махали руками. Но кричали только мы.