Детство, загубленное войной

У Марины Засименко из Советского в первые дни Великой Отечественной на фронт ушёл отец Пётр Иванович Машкин. Семья жила тогда в Белой Церкви, шестеро несовершеннолетних ребят осталось на попечении мамы Анисии Никодимовны. «Вскоре на папу пришла похоронка, - рассказывает читательница. - Маму убила шальная пуля: она вместе с другими женщинами копала окопы, а потом под обстрелом пошла на картофельное поле, чтобы хоть немного еды принести нам, голодным деткам. Не умереть сразу нам помогли родственники, знакомые, что всю войну, всю оккупацию подкармливали. Потом мы, круглые сироты, оказались в разных детских домах. Там тоже было трудно, но не голодали, хотя питание тоже разное: в детдоме для ребят из семей комсостава даже мороженое порой давали, у нас - нет. В детдоме подружилась с Шурой Черненко и лишь в бане узнала, что это - мальчик. Но мы всё равно дружили. Иногда к нам приходили усыновители: выстраивали, осматривали тело, считали зубы. Я многим нравилась, но не брали - ведь у меня ещё братья и сёстры. Но чаще всего в детдом поступали новые воспитанники. Как-то принесли младенца: Зина (её нянечка Зина нашла) Вчерашняя (вчера обнаружили) - так вот и называли ребят, многие, даже постарше, не помнили имён и фамилий. Малышку Зину мама принесла под двери детдома - в 1947-м голод был страшный, многие так поступали, чтобы ребят спасти. Мы в тот год на поле ездили, колоски собирать. До сих пор помню, как стерня ноги колола, и как голодали - ели даже комочки сырой манки в каше. Один мальчик тогда у нас выпал из грузовика - он умирал в больнице и всё просил печёной картошки».
Марина Петровна вспоминает, что электричества в детдоме не было, но зато воспитатели были очень доб­рые: «Роза Константиновна пела нам, сидящим у горящей печки, арии из опер, а Роза Митрофановна читала классиков наизусть». Ещё читательница вспоминает, как ходили в музей на экскурсию, а пленные немцы, работавшие на стройке, опускали головы, когда воспитательница сказала ребятам, что эти дяди убили их родителей, поэтому дети теперь в детдоме. И как пос­ле семилетки всех отправили в ремесленные училища, а она, отличница, попала в педагогическое, работала в дошкольном детдоме. Потом - институт, почти сорок лет работы в Крыму, но память, нет-нет, да и возвращает к событиям далёкого военного и послевоенного детства.
Не может забыть о войне и Надежда Юрченко из Старого Крыма. Она родилась 29 июня 1941-го в большом селе на Полтавщине. Война шла уже неделю, отец девочки ушёл на фронт на третий день, так и не узнав, что родилась дочка. Пропал без вести. С этим грузом неизвестности семья и жила: мама и пять детей. Трудно выживали, не имея никакой помощи от государства, - ведь похоронки-то не было, семьи пропавших без вести не могли ни на что рассчитывать. «Спасибо за то, что выжили! Эти слова мне хотелось бы сказать всем детям вой­ны, - говорит читательница. -
А нашим родным, мамам прежде всего, - спасибо, что сохранили нас тогда. Сестра моя была старше на 10 лет, братья - погодки, 1936, 1937, 1938 годов рождения. Они все меня, маленькую, нянчили. В оккупации мы жили три года. Мама выкопала в саду под яблоней яму, прикрыла ветками, сверху - подушками, надеясь, что если упадёт бомба или снаряд, то на них не разорвётся. В этой яме мы и жили всю оккупацию. Село было на окраине большого леса, поэтому ночью часто наведывались «лесные гости», забирали продукты. А на следующий день фашистские прислужники сгоняли стариков, женщин и детей на площадь, грозясь расстрелять за связь с партизанами. Мама брала меня на руки, остальные шли следом. До сих пор не могу себе простить, что ни разу не спросила маму, о чём она думала, идя с нами на расстрел. Когда фашисты покинули село, мама собрала наши пожитки, и мы ушли искать село среди степи.
И нашли такое - вокруг никого, несколько десятков хат под соломенными крышами образовывали две улицы. Зато название звучное - Жовтневе. Там была школа: в одной комнате вместе занимались 1 и
3 классы, в другой - 2 и 4. Два учителя на всех. Мама и сестра с утра до ночи работали в колхозе, братья ходили в школу, я шла за ними, ведь там детям давали по маленькому кусочку макухи (знают ли нынешние, что это такое?). Как она спасала от голодных обмороков. Меня в школу никто не принимал, но и не прогоняли, сидела на уроках, запоминала всё, что слышала, могла пересказать слово в слово. Читать научилась от братьев, а в
1947-м и меня записали в ученики. Посылаю фотокарточку: 1 и 3 классы, я сижу в нижнем ряду, нас четверо первоклашек, вторая слева».
Читательница вспоминает, что в школу ходили до первого снега - зимы на Полтавщине были суровые. Потом старшие братья «потребовались государству: один в 14 лет уехал поднимать целину, второй в этом возрасте был направлен в шахты Донбасса. Младший до армии работал в колхозе. Уже никого из них нет, пусть земля им будет пухом. Из большой семьи детей войны наших только я и осталась. Наше поколение - те, кто созидал после войны, поднимали из руин народное хозяйство, осваивали целину, строили Северо-Крымский канал и многое другое. Я окончила семилетку на одни пятёрки, а дальше учиться не смогла - денег не было, надо было вперёд за год заплатить 350 рублей, а мамина пенсия была в колхозе - 6, потом 12 рублей. Меня взяли воспитательницей в детский сад, а когда 16 исполнилось, стала его заведующей. Очень хотелось учиться, но из колхоза нельзя было уехать - документов не было. В 19 лет я всё же окончила среднюю школу, сама все предметы выучила. Получила аттестат и по поддельной справке уеха­ла сдавать экзамены в Полтавский пединститут. Сдала успешно, получила вызов на учёбу». Надежда Юрченко рассказывает, что училась на повышенную стипендию в
22 рубля, сама себя обеспечивала. После института направили работать в Крым - 45 лет проработала в одной школе, а общий стаж - 57 лет.
Их детство забрала война. И они никогда не смогут забыть её, какие ужасы им, маленьким, пришлось пережить. Выстоять. Низкий поклон вам, дети войны, здоровья. Спасибо вашим отцам за спасённый мир, мамам - за вас, спасённых, а вам - спасибо, что выжили.

Наталья БОЯРИНЦЕВА.
Фото из архива Надежды ЮРЧЕНКО.