Спасённый добрыми людьми

Фашисты оккупировали Симферополь в начале ноября 1941-го, спустя несколько дней появились приказы всем зарегистрироваться, а иудеям нашить на одежду шестиконечную звезду. Потом поступил приказ 9-10 декабря явиться на сборный пункт с запасом продуктов, вещами, ценностями.
- Я тогда болел как раз, какая-то детская болячка подцепилась, - рассказывает Авирам Маслов. - Мама побоялась брать меня в дальнюю дорогу, думали ведь, что переселят куда-то вглубь Крыма. Соседка наша Вера Фёдоровна предложила, чтобы я пока у них с мужем пожил - сын их воевал, невестка с внуками эвакуировалась. В общем, мама оставила меня. И, как оказалось, спасла. Об всём этом мне мои приёмные родители рассказывали уже школьнику, после войны, чтобы знал правду. Меня все звали Аликом, Александром, а оказалось, что я Авирам, и родителей моих зовут иначе. Только вот фамилию мою настоящую так и не знаю - просто даже Вера Фёдоровна и Иван Степанович её не знали, как-то не знакомились по фамилиям с соседями.
Пожилые крымчане, спасшие мальчишку, рассказывали ему потом, что сборным пунктом, куда ушли его родные, был пединститут на Госпитальной площади (сейчас улица Студенческая), ведь и жили-то они неподалёку, на Краснознамённой. Взяли с собой вещей на два дня, продукты. Вера Фёдоровна отдала Ирит свой тёплый платок, чтобы не холодно было в машине переезжать. Потом этот платок, приметный, она увидела на плечах одной из «шоколадниц» (были в городе женщины, жившие с фашистами за такую плату), та рассказала, что это подарок.
- В общем-то, о судьбе родных моих родителей приёмные догадывались, - продолжает крымчанин. - К ним даже полицаи приходили, меня искали, ведь по переписи в домовой книге я числился, но меня баба Вера за внука своего Алика (он, как потом узнали, с мамой и братом погиб по дороге в эвакуацию под бомбёжкой) выдала, на счастье, я голубоглазый, как и она, да убедила врагов, что тиф у меня - не тронули, побоялись. Много позже очевидцы рассказали, что со сборного пункта вывозили на Феодосийское шоссе и расстреливали, мы после войны ходили туда каждый год, с цветами. До сих пор помню первое впечатление - огромное поле, бабушка говорит, что здесь много людей спят, просит меня поклониться им и шепчет «Отче наш». Тишина вокруг, ветер, страшно.
Бывший командир айнзатцкоманды, занимавшейся уничтожением евреев, Карл Рудольф Вернер Брауне на Нюрнбергском процессе так говорил о казни симферопольских евреев: «…Место казни было оцеплено, чтобы не давать гражданскому населению ненужного зрелища. Заранее у тех, кого намечалось казнить, были конфискованы деньги и ценности. Перед экзекуцией у тех, кого казнили, отобрали верхнюю одежду, то есть зимние пальто. Остальная одежда оставалась на людях. Казнённые становились маленькими группами у противотанкового рва лицом ко рву. Исполнявшие акцию команды, состоявшие из 8-10 человек полицейской роты, которая была придана нам, становились на другой стороне противотанкового рва и приговорённых к казни расстреливали сзади как можно быстрее». Расстреливали из пулемётов. Детей уничтожали здесь же, более «гуманным» способом: смазывали губы цианистым калием.
Авирам выздоровел, прятать его дальше было сложно, ведь другие соседи могли выдать - всякое случалось. Супруги Масловы решили выправить малышу новые документы - крестить как своего внука Сашу - о гибели родного они ещё не знали. Помог живший неподалёку священник симферопольской церкви Всех Святых (на первом гражданском кладбище за нынешним Центральным рынком) отец Николай (Николай Швец).
- Уже в наши дни я узнал, что этому святому человеку наша еврейская организация присвоила звание «Праведник» (таким людям иерусалимский мемориал «Яд Вашем» присваивает статус спасителей «Праведники среди народов мира». - Ред.), - продолжает Авирам Маслов. - А он, оказывается, погиб за то, что спасал таких, как я - выдавал документы о крещении. Его арестовали в январе 1942-го, родные собрали много подписей горожан в защиту священника, но его начальник - заведующий церковным подотделом гор­управы - отказался хлопотать об освобождении: «Не надо было крестить евреев». Расстреляли моего спасителя отца Николая 28 февраля 1942-го, а приёмные мои родители Вера Фёдоровна и Иван Степанович вырастили меня, дождались, пока школу окончу - им уже за девяносто было. Вот такая у меня история. Спасли меня добрые люди, не дали погибнуть. А теперь я мечтаю ещё раз приехать в Крым, поклониться местам, где остались дорогие мне люди.