Владимир Магар: Театр - это судьба, смысл жизни и любовь

Этапами творческого пути режиссёра стали Днепропет­ровское театральное училище и Киевский институт теат­рального искусства, общение со всемирно известным режиссёром Питером Бруком, стажировка в «Ленкоме» у Марка Захарова, руководство Московским муниципальным театром имени Э. Эгадзе и Севастопольским русским драматическим театром имени А. Луначарского, статус которого при нём был поднят до академического. Судьба к нему благоволит: занимается любимым делом, и труды его не остаются незамеченными - заслуженный деятель искусств Российской Федерации, заслуженный деятель искусств АРК, лауреат Государственной премии Крыма, кавалер ордена Дружбы.

Весной 2018 года Владимиру Магару доверено руководство Академическим русским драматическим театром имени М. Горького.

Коротко представив, в своё время, мастера читателям и дав ему время освоиться, по многочисленным просьбам просвещённой публики обстоятельно поговорили с ним в юбилейный для театра и для художественного руководителя год.

- Владимир Владимирович, вы наверняка вышли на сцену ещё в нежном возрасте в Запорожском театре, который теперь носит имя вашего отца. Я права?

- Да, я уже в пять лет сыграл довольно большую роль слепого, а потом прозревшего мальчика. Тогда театр носил имя комдива Красной Армии Николая Щорса, которое ему было присвоено по инициативе моего отца, романтика революции, воевавшего в Гражданскую в бригаде легендарного Григория Котовского. В театре я рос, не потому что меня не с кем было оставить дома, а потому что мне там было интересно наблюдать за, считаю, великим режиссёром и актёром, папой, за мамой, потрясающей актрисой, окончившей знаменитое Ленинградское хореографическое училище имени Вагановой. Её, коренную ленинградку, русскую девочку, папа умудрился увезти на Украину и сделал из неё драматическую актрису.

- Сами ставили на запорожской сцене?

- Были две постановки. «Женитьба» по Гоголю до сих пор идёт, хотя далека от того, что я ставил. Я ведь никогда не бросаю спектакль после его выхода. А там он теперь без моего присмотра развалился, изменилась эстетика.

- Можете сформулировать понятие своей эстетики?

- Нет. Даже не пытался никогда. У меня всё по принципу - как он дышит, так и пишет. На интуиции. Эстетика художественного руководителя проявляется не только в его постановках, но и во всём театральном пространстве, организовать которое - настоящее искусство. Анатолий Григорьевич Новиков этим искусством владел, был настоящим художественным руководителем, в эстетике которого театр работал много лет. Он создал не просто талантливую труппу, а способную воспринять любую эстетику и органично чувствовать себя в ней. Я ему благодарен за это. Освоиться в таком сложном материале, непривычном для этого теат­ра, как «Дракон» и «Кабала святош», для многих было непросто, но справились же!

- Складывается впечатление, что вы предпочитаете ставить классику, а не современные пьесы. Почему?

- Я этого и не скрываю. Современные пьесы зачастую: утром в газете - вечером в куплете. Люблю классику, потому что там очень глубоко, космически выражаются человеческие взаимоотношения. Классику не надо рядить в современные одежды, в неё надо вникать. Переживания зрителей - вот что для меня показатель современности. Задача режиссёра - чтобы зазвучали струны человеческой души, сделать так, чтобы зритель переживал на спектакле о минувшем так, как переживает происходящее сегодня.

- Вы как-то сказали: «Драматургия - повод для спектакля. Я не ставлю пьесу, а придумываю спектакль на фоне пьесы». То есть, драматическое произведение вы отдаёте на откуп своему воображению, своим мыслям и идеям?

- А как иначе? Иначе это будет не мой спектакль.

У пяти дирижёров оркестр одну и ту же симфонию сыграет по-разному. И многие ходят слушать эти разные исполнения. То же самое и с пьесой.

- Когда ставите свой спектакль, интересуетесь постановками коллег?

- По-разному бывает. Постановки булгаковской «Кабалы святош» посмотрел. Мне было важно понять неуспех Художественного театра, для которого пьеса была написана. А заложен он был, как я понял, в конфликте Станиславского с Булгаковым. Режиссёр считал, что образ Мольера недостаточно выписан, а Булгаков был уверен, что все, как и он сам, осознают величие Мольера. Но это не совсем так. Сомневаюсь, что и пришедшие на спектакль сегодня читали гениальный роман «Жизнь господина де Мольера», и, значит, не понимают, что это за личность. Поэтому я и дописал пьесу, но не своими словами, а самого Булгакова.

- Вы считаете все свои спектакли доступными не только завзятым театралам, но и случайно зашедшим на них?

- Безусловно. Бывает, я даже что-то упрощаю, считая, что театр должен быть для всех доступным. Без головоломок. Могу поставить так, что большинство в зале ничего не поймёт. Только зачем?

- Что вам подсказывает выбор пьесы для постановки?

- Чувство времени. Надо попасть на одну волну со зрителем. Это важно и ценно для режиссёра, одна из его главных задач.

- Симферопольские зрители заметили, что на новой для вас сцене ставите уже проигранные спектакли. Это ведь не повторение пройденного, а переосмысление образов? Или что-то иное: поиск нового рисунка роли, ведь прежний повторить с другими актёрами невозможно?

- Я не повторяю пьесу, если в ней ничего нового не могу сделать. То есть, если не будет авторской работы, как, скажем, «Кабала святош». Или «Дон Жуан», которого ставил на севастопольской сцене и собираюсь не повторить его на симферопольской, а представить совершенно в иной интерпретации, соединив семь писателей: русских, начиная с Пушкина, французских, английского и американского. Я вообще за авторский театр. Когда режиссёр - автор сценического действа. Поэтому не просто пьесу беру, а материал, в котором живу.

- На свои спектакли вы приглашает художником-постановщиком только Бориса Бланка. Так крепка творческая дружба?

- С ним, легендой отечест­венного театра и кинематографа, мы понимаем друг друга с полуслова. Работаем, как соавторы. А для театра очень важно содружество, единомыслие художника и режиссёра.

- Чем, на ваш взгляд, отличается театр вашей молодости и нынешний? Имею в виду не конкретный, а Театр как таковой.

- Он был более наивным. Наивность и сейчас остаётся, как без неё, но появилось больше образности, атмо­сферности. Он меняется вместе со зрителем. А зрители стали быстрее улавливать и воспринимать смыслы, поэтому и темп постановок, ритм изменились.

- А могут не сегодня поставленные спектакли совпадать с нынешним темпоритмом?

- Вполне. Как, например, «Женитьба Белугина» и «Дядя Ваня» Анатолия Новикова. Потому что созданы талантливо. А всё талантливое - современно во все времена. Зритель всегда чувствует вибрацию таланта. И она берёт его за сердце.

- Мы выбираем, нас выбирают...… Часто ли ваш выбор театра оправдывал ожидания, и вы можете сказать - этот театр выбрал меня? То есть, забрал вас целиком и полностью, подарил ощущение родства и радости?

- Был счастлив невероятно в Севастопольском театре имени Луначарского. Он на пятнадцать лет стал домом родным. Моим театром. Таким я уже начал ощущать и симферопольский. Первое время не мог произнести «в нашем театре» - не получалось. Теперь так говорю. Потому что начали с актёрами понимать друг друга. Мы не равнодушны друг к другу, а это начало той самой любви, без которой успеха не достичь.

- Театр как только ни называют: и добровольное рабство, и сущая каторга, и роковая страсть. Что для вас Театр?

- Способ существования. Поиск себя. Возможность выразить свои мысли и чувства. Всё это - жизнь и судьба.