Глазами ребёнка

- Мы не сразу узнали, что началась война, - рассказывает Вера Ивановна. - 22 июня в Инкермане было наводнение. Отец и брат - на работе: один заправлял корабли, другой был столяром в авиамастерской в Килен-балке. Мы с мамой и младшей сестрой стояли возле дома - остался маленький незатопленный островок, когда увидели, что идут наши матросы. Они подошли к нам и сказали: «Война».
В конце октября брата Веры Ивановны вместе с авиамастерской эвакуировали. Отец остался в Севастополе. 9 месяцев обороны семья провела в штольнях.
- Напротив, в скалах над монастырём, были немецкие снайперы, - вспоминает Вера Ивановна. - Они стреляли по нашим, когда те пересекали долину: связисты тянули кабель, один тянет, его убили - другой тут же кабель подхватил. А потом вдруг резко всё загудело, затряслось, камни посыпались - фашисты взорвали штольни. Потом пришли немцы. Офицер приказал всем матросам и солдатам выйти - а у нас их много было, раненых, - и дал очередь в потолок. Я испугалась и закричала. Мама меня накрыла подушкой и так крепко прижала, что соседка испугалась: задушит. А мужчин собрали закапывать тела. Когда мы спускались из штолен, на склонах было много мёртвых. Вернулись домой, а он без крыши - снаряд попал. Устроились в бывшем совхозном доме. Рядом - лагерь для военнопленных: по ночам было слышно, как стонут раненые. Таких часовой убивал сразу.
Волею случая 2 сентября 1942 года семье Веры Ивановны удалось перебраться в Новопавловку. Там уже стояли немцы. Удивительно, но за два с половиной года в деревне никого не расстреляли. Хотя, по логике фашистов, было за что.
- Отец по ночам носил хлеб партизанам. Так многие поступали. У нас даже арестовали одну семью: подозревали в связи с партизанами, но потом выпустили. А они помогали, конечно. У них во дворе стояла большая русская печь, и к ним многие ходили хлеб выпекать для партизан.
Вспоминает женщина и апрельские дни 1944-го, когда пришло освобождение.
- Мы сидели в окопе - он остался с начала войны. В деревне заговорили о том, что последние отступавшие эсэсовцы, уходя, всех расстреливают. Все бежали к лесу, а мы схоронились в окопе недалеко от дома. Сидим - и вдруг грохот, перестрелка. С нами в окопе сидел мальчик соседский, Ваня Коваленко, он полез посмотреть. Вернулся и говорит: наши пришли.
Много ещё горького выпало на долю Веры Ивановны, её родных.
- 28 мая умер мой отец, - вспоминает Вера Ивановна. - Он давно болел: язва. Стоял в дверях - и вдруг упал. Мы с сестрой к нему подбежали - папа, кричим, папа! А он сказал только: «Дети, не плачьте». После его смерти мы хотели вернуться в Инкерман, но председатель колхоза отговорил маму.
Вспоминает женщина и о зверствах немцев в осаждённом Севастополе. Особенно фашисты лютовали, когда поняли, что город не удержат.
- В Инкермане у двоюродной сестры моей матери расстреляли сына Витю, - рассказывает Вера Ивановна. - По линии отца у родственников дочь Фросю казнили. Они оба состояли в группе подпольщика Ревякина. Фрося и Витя похоронены на кладбище коммунаров.
И ещё старший брат моего мужа, Шура, был в подпольщиках. Семья их была из деревни Саблы, сейчас это село Партизаны. Его тоже фашисты казнили. Как уже позже семья мужа узнала, Шуру закопали возле реки. Но когда пришли туда, его уже не было: могилу размыло дождями, а на памятнике у села имени Шуры нет.
Кстати, с мужем Вера Ивановна познакомилась 9 мая, в День Победы, в 1948 году. Через два года поженились и переехали в Севастополь. Дети и внуки тоже живут в Севастополе и работают там же, где работала она, на судоремонтном заводе.
И часто вспоминает большая семья о тех, кого уже давно нет с ними, от кого остались только имена, выцветшие фотокарточки, надписи на памятных досках. И светлая память.