Преданное детство

- Вот оно, письмо то, - еле сдерживая слёзы, рассказывает Татьяна Петровна (имя изменено по просьбе читательницы), приехавшая в редакцию из одного из крымских сёл. - Юлечка так спешила уехать, что забыла его на столе, а может, специально оставила, чтобы мы всё-таки прочитали. Ведь, когда на какую-то просьбу отца она вдруг раскричалась, что он ей «не отец, не может просить и указывать», что «у неё вообще есть настоящая мама и семья в Европе, и они её любят и ждут», мы ничего не поняли. Лишь почувствовали, что наше семейное счастье, которое с таким трудом создавали, вдруг рухнуло. Может, мы и не правы, может, надо было с самого детства сказать Юле, что она нам неродная по крови, но самая любимая. Но как скажешь, ведь это очень трудно, да и договорились мы тогда с Юлиной родной мамой, что будем все молчать ради девочки.
Они с мужем молчали, растили красавицу дочь, отказывая себе во всём, лишь бы она, даже в трудные девяностые, когда всё валилось вслед за огромной страной, не чувствовала себя изгоем. Чтобы были у дочки и кукла Барби, и шоколадные яйца с игрушкой-сюрпризом, и джинсы первые, и туфельки модные, папа работал в городе на двух работах, а мама, прекрасная швея, брала подработку на дом. Они так и жили в своём домике на окраине села, который достался от родителей мужа. Перестроил его, конечно, Дмитрий Петрович, мастер на все руки: дочка ведь подрастала. Любимая. И ни разу никто из супругов не вспомнил, что неродная она им. Юле было чуть больше десяти месяцев, когда она вместе с мамой, совсем молодой женщиной, оказалась в их доме. В каких-то обносках, голодные, милостыню просили. Бездетные супруги приняли путников, накормили, чем могли, обогрели, выслушали горькую историю женщины, вынужденной продавать себя за еду, пригласили пожить у себя сколько угодно. Пожили, но тянуло ту молодую женщину дальше путешествовать. Упросили супруги, чтобы малышку им оставила, да и не сопротивлялась путница особо, казалось, с радостью всё сделала. Обещала, что не будет искать потом, претендовать. Ушла поутру, даже не взглянув на спящую дочь. Супруги удочерили девочку, отдав за счастье быть родителями все сбережения, что на машину копили. Растили дочь, радовались.
- И Юля хорошая росла, университет окончила, работу в городе нашла, к нам потом только на редкие выходные приезжала, но звонила часто, - говорит мама девушки. - А потом надо ж такому случиться - приехала и письмо это как раз в ящике почтовом нашла. И словно не было у нас ничего счастливого, не было её детства, в котором звала нас «папуня» и «мамуня». Потом курьер привёз ей документы, визу, деньги. Улетела в ту Швейцарию к «настоящей маме». Даже проводить её до самолёта не разрешила.
В письме с яркими марками на конверте, разрушившем счастье супругов, та, что родила девочку, рассказывала, что «она - её настоящая любящая мама, которая, конечно, благодарна людям, что в трудное время позаботились о дочке, но всё равно она - мама. И ждёт, когда сможет обнять свою кровиночку. Ждёт и её муж-бизнесмен, которому немало лет, и ещё больше денег. У него не может быть детей, и он обещал, что всё оставит жене, если та ему дочь подарит. В общем, приезжай, доченька. Если согласна, позвони, и все документы пришлю с курьером». Уже два года Юлия живёт за границей, позвонила только раз, сказав, что «по-настоящему счастлива в огромном доме с любящими людьми и кучей прислуги». Просила сообщить на работу, что в «ней больше не нуждается, а её выходное пособие пусть начальник себе оставит». О том, не нуждаются ли в чём-то «папуня и мамуня», как живут люди, вырастившие её, щедро дарившие в её детстве и юности любовь, ласку и заботу, даже не спросила. Но они всё равно любят «родную дочь» и с тоской смотрят на домашний телефон: вдруг раздастся междугородный звонок.