Как я в подмастерья ходила

Первая туфля комом

Но если Платон ревностно относится к своей работе, то его напарник Слава откликается на просьбы «дать попробовать чего-нибудь сделать» и до последнего, кажется, не теряет надежды обучить журналиста азам сапожного дела.

- Приклей, - говорит он, протягивая дырявую мужскую туфлю с уже встроенной в неё латкой. - Сначала вот здесь намажь, потом - вот с этой стороны, а потом - вот с этой. И пусть полежит. Только ты клея не как масло на хлеб мажь, а потоньше. Поняла?

И выходит по каким-то своим делам на улицу.

Мажу, как приказано, да потоньше. Стараюсь. Платон, который рядом, смотрит на эти старания молча, потом вздыхает:
«И что ты делаешь?», и всё переделывает. Но Славе мы об этом не говорим сразу, разумеется.

- Да никто меня не учил, самому было интересно, вот и научился, - рассказывает Платон. - Но дядя мой был сапожником, он что-то показывал, обучал потихоньку. В 12 лет я уже мог прошивать обувь, а немногим позже - и всё остальное делать научился.

Первую свою пару Платон помнит - это были мужские зимние ботинки со страшными «косяками», то есть «ужасно сбитыми набойками». И вторую пару помнит: нужно было поменять супинаторы в женских туфлях. Кстати, этим мастер не любит заниматься и по сей день. Он вообще не очень любит женскую обувь. Почему? «Хорошо, если вымоет, а то всё чаще грязную тащит».

Смотреть, как работает этот парень, приятно. Он делает всё с усердием, только носом сурово шмыгает. А когда дело сделано, то, если кожа, кремом намажет, если замша, щёточкой пройдётся. Платон, он же Тоха, - вообще на все руки мастер: и побелить, и покрасить, и дом построить может. Вот только с электричеством у него не очень, частенько достаётся.

Возвращается Слава, он же Славян, и усаживается за швейную машинку, одно из предназначений которой - вшивать «молнии», а другое - регулярно приходить в негодность. На ней написано: «Версаль», но сделана в Китае. А потому, чтобы вшить «молнию» в старый сапожок, в котором «пробегало не одно поколение», нужно потратить не один час: то что-то где-то запаять, то сломавшуюся иглу поменять, то нитки распутать. Но самообладание у Славы хорошее. Уже бы треснуть по этому чуду китайской техники как следует, но нет, мастер терпеливо пытается с ним «договориться». И всё возится, возится.

- Я никогда и не мечтал быть сапожником, - рассказывает он. - Жизнь заставила: когда после армии пришёл - разбился на мотоцикле, позвоночник поломал... вот и пришлось как-то себя выражать, работу рукам находить. Мечтал быть дальнобойщиком.

А стал шить шапки, а потом и обувку делать. Первая пара Вячеслава - бурки, потому как родом он из Забайкалья, в Крым перебрались двенадцать лет назад и то только потому, что родственники пообещали квартиру. «Первое время очень скучал о той природе, а потом попривык».
И шапки, наверное, шить разучился: «Кто ж их тут носит-то?».

На клей надейся, а сам не плошай

Ещё через час поручают прошить сапог, вернее, то его место, где «молния» (наконец-то пришитая) отпорота от подошвы. Всего-то два-три стежка.

- Осторожно, в пальце дырку не сделай, - переживает Слава. - Вот так, аккуратненько, теперь цепляй нитку, протягивай, продевай в петлю и затягивай.

И вроде бы всё понятно, да и игла специальная, похожая на крючок для рукоделия, но то нитка не цепляется, то прокалывать надо резко, а не крутить, то петелька не выходит, то две нитки вдруг оказываются по одну сторону подошвы. ...Эх! За такое подмастерье обычно получает оплеухи и затрещины, «чтобы сразу всё доходило». Но здесь-то случай особый, чтобы не сказать тяжёлый, поэтому обходится без рукоприкладства. Никто не бьёт, но вид делаю виноватый и связываю покрепче две нитки воедино. Ну а «выросший» на подошве узелок Платон смазывает клеем, дабы работа не пошла насмарку.

- Мастер - это не тот, кто делает, - улыбается Тоха. - А тот, кто умеет исправлять «косяки», в смысле, чужие ошибки. Но ученика я бы себе не хотел, уж больно много бестолковых. Мастерских по городу тоже пруд пруди, но тех, кто любит свою работу и делает её хорошо, увы, очень мало.

Клей, кстати, у сапожников особый: его сначала наносят на поверхность, дают полежать-присохнуть, затем «плавят» при помощи мощного промышленного фена. Например, чтобы сделать набойку, нужно сначала вырезать кусочек полиуретана, намазать его клеем, подождать. Затем - «обдуть», приклеить к каблуку и обточить на специальном станке (или «зашкурить»), чтобы ровненько всё было. Ну а затем закрепить ещё гвоздиками.

- Думаешь, отчего говорят: мол, матерится, как сапожник? - смеётся Слава. - А оттого, что если попал молотком по пальцу, то не выругаться невозможно.

Но мои нецензурно не выражаются. «Для выпить» (ведь тоже об этом говорят) парочка одноразовых стаканчиков припасена, конечно. Но это только по праздникам. Увы, поскольку сегодня день будничный и рабочий, то ничем, кроме кофе, не угощают.

Осень - хлебная пора

Трудятся друзья в паре: пополам аренда, пополам выручка и работа тоже пополам. Платон, например, больше любит возиться с мужской обувью, а Слава - с женской. Платону супинаторы и не показывай делать, а Слава за это берётся с удовольствием. Так и живут. С кого-то двадцать гривен возьмут, с кого-то тридцать или сорок, а с кого-то и пять. Например, с той мамочки, которая стоит возле мастерской и ждёт, когда зашьют разлезшийся ботиночек сына. Чадо, кстати, тоже рядом, прыгает на одной ноге. На все расспросы, выгодно ли заниматься сапожным делом, всё больше отшучиваются: мол, а тебе зачем? В налоговую пойдёшь? Но мусор из своей избы мастера на двор не выметают, дабы деньги всё-таки водились.

- А ещё есть такая примета, - улыбается Вячеслав, - если первым придёт мужик и денег не заплатит, значит, весь день безденежным будет. Осенью хорошо, заказов много, а вот лето - плохая пора, почти никто и не ходит. Хотя вон, шлёпанцы-долгожители полгода лежат, нужно стельки поменять да покрасить. Они нормальные, кожаные, 60 рублей отдаст, зато всё лето ещё пробегает.

И всю весну в своих спортивных туфлях ещё пробегает та, что в прошлом году за них на рынке не отдала и трёхсот, а в этом - починит за сотню. Будут как новенькие уже завтра. Ну а сегодня мне дали фартук, положили на колени деревяшку (для лучшего упора), вооружили сапожным ножом и дали задание - срезать с обувки изношенную подошву. Работа эта оказалась и по душе, и под силу. Ломать, как говорится, не строить.

А ещё был случай

Платон тогда работал в мастерской на улице Карла Маркса. Однажды пришла к нему дочка местного миллионера. Принесла сапожки... из кожи стриженого пони. Мастер вспоминает, что были они высокими, по самое «не хочу», а на носках - заострённые наконечники, один из которых барышня, хорошо погуляв, потеряла. В общем, чтобы сделать два одинаковых наконечника, сапожник обратился к ювелиру, но тот с обычным металлом работать отказался. Пришлось метнуться на рынок, «купить у бабок серебряных ложек», дабы наконечники были не простыми, а серебряными. Работой модница осталась довольна. И несколько сотен «зелёных» отдала.