Дмитрий Астрахан: Кино - это развлечение

Книжек много не бывает

- Дмитрий Хананович, вы родились в семье ленинградских историков, ваша мама работала в библиотеке. Можете себя назвать человеком книжным?

- Вообще, у нас дома читали, да (улыбается). Для этого папе пришлось выбросить телевизор, когда мне было лет пять. До этого я единственное что запомнил - маму на телеэкране. Однажды у неё взяли интервью, и мы всей семьёй смотрели эту передачу дома, сквозь линзу нашего старинного телека «КВН». Видимо, в этот момент главная функция телевизора была выполнена: маму он показал. И папа спокойно его выкинул. Он считал, что его сыновья - а нас было пятеро, я младший - мало читают. Дома был обычный классический набор: Джек Лондон, Жюль Верн, Вальтер Скотт. И в силу того, что я младший, плохих книжек я не читал, только те, которые для меня отбирали братья. Поэтому рано прочёл книги, которые мои сверстники читали позже. А всю школьную программу - Пушкина, Гоголя, Толстого - я в школе, по сути, не читал. Это было всё потом. Зато школьником изучил Трифонова, Тендрякова, Василия Быкова, всё, что печаталось в «Новом мире», всё то, что читала мама. И Булгакова я прочёл очень рано, и Андрея Битова, и «Реквием» Ахматовой, и стихи Мандельштама. В общем, всё, что было самиздатовское, левое, запрещённое, яркое. Но, увы, сказать, что я книжный, не могу. Однако лет в восемнадцать, увлёкшись самодеятельностью, принялся за пьесы. И мне понравилось! Было интересно разгадывать ребусы взаимоотношений. Мне было интересно, как выстраивать жизнь в этих диалогах. Сначала я был самодеятельным артистом, но довольно быстро появился интерес к режиссуре. И тогда я тоже читал какие-то модные книги: Питера Брука, Анатолия Эфроса, а вот классику - Станиславского, Немировича-Данченко - прошёл уже в институте.

- В одном из интервью вы сказали, что ваши дети тоже воспитываются в доме, где нет голубого экрана.

- Да, это так. Жена Лена знает эту семейную традицию. Книги исполняют важнейшую роль в процессе воспитания. Для меня очень важно, чтобы дети читали, поэтому, когда мы переехали в Москву двенадцать лет назад, первое, что мы сделали (чтобы не везти свою ленинградскую библиотеку), - отправились в большой книжный магазин на Арбате и накупили книг. За один раз даже всё вывезти не получилось, не вместились в багажник машины. А вскоре у меня был день рождения, и я сказал друзьям: дарите мне книги. Так, по сути, за две недели мы собрали домашнюю библиотеку. И это возымело действие: моя старшая дочь Маша стала читать (улыбается). Она уже прочла больше, чем я в её возрасте.
А ещё мои дети любят смотреть кино. Вообще, все люди любят кино. И меньше любят театр, потому что театр - это уже сложнее. Но ребятня моя и театр любит, потому что Лена с раннего детства их туда таскает. Они в отличие от меня любят балет. И даже выдерживают оперу. Думаю, это вопрос привычки. Нужно заставлять ходить в театр, смотреть хорошее кино и читать хорошие произведения.

В поисках понятного

- «Русское кино в ж...» - так заявил главный персонаж картины «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова. Где находится современный российский кинематограф? Или куда движется?

- Ну если Серебренников сам себя туда поместил, это его право. Я не считаю, что это так. Есть хорошие работы. А будут талантливые режиссёры - будут талантливые фильмы. Когда-то у кино была некая идеологическая задача, вообще искусство было носителем идеологии, в капиталистическом мире кино в большей степени является развлечением. Оно должно приносить деньги. Некоторые картины Чаплина были очень коммерческими, но и очень хорошими. Великие ленты Гайдая или Рязанова - тоже. Эти режиссёры снимали прекрасное массовое кино. Выдающийся с художественной точки зрения фильм «Чапаев» - абсолютно массовый. Вообще меня раздражают режиссёры, которые говорят, что их не понимают люди. В этом есть что-то брезгливое по отношению к народу. Вроде того, что люди не доросли до того, чтобы тебя понимать. Если что-то недопонимается, значит, что-то не получилось. Произведение искусства должно быть интересным. В кино зритель должен понимать то, что ему показывают, сопереживать, с волнением ждать, что будет дальше.

- Сейчас много говорят о том, что рынок российского кино слаб.

- У нас пока вообще нет рынка кино. А чтобы он появился, должно быть много кинотеатров. Как проверить, какой хлеб покупают лучше? Нужно все его сорта выставить на прилавок. Но прилавков-то нет. Помню, показывал я фильм «Тёмная ночь». И в первый вечер показа мы решили наведаться в кинотеатры. Спрашиваем: «Идёт?». Отвечают: «Да. Все места проданы». Мы в восторге! Однако потом я понял, какие залы-то? Маленькие! Да, билеты были проданы, но фильм в итоге собрал небольшие деньги.

- Прокатчики просто решили перестраховаться...

- Правильно! В больших залах они покажут американский какой-нибудь фильм. А потом эти прокатчики мне говорят: мол, твой фильм собрал не так много... Ребята, а сколько он мог собрать, если он был расписан в маленькие залы?! А вот когда залов много, как в советское время, тогда больше шансов проверить, насколько и какое кино интересно людям. Так возникает вопрос вариантности. И это нормальная ситуация, к которой мы так или иначе придём, потому что кинотеатры возрождаются. Хотя сегодня об успешности работы проще судить по телевизионным показам. Или по Интернету, который ещё не стал абсолютным, но скоро таковым станет. И, наверное, это будет более справедливый рынок: выложили и смотрите, что получилось. По тому, насколько долго картина висит в «сетке» и на какую дистанцию разгоняется, можно понять, насколько она интересна. Печально только, что убита великая индустрия кино.

- Тот же «Ленфильм»...

- Да, но «Ленфильм» не как место, а как профессиональные кадры. Там работали великие люди, которые своим делом жили. Но надо отметить, что сериалы сегодня снимают всё лучше и лучше, потому что зрителя надо держать, потому что - конкуренция. А когда она есть, появляется хороший продукт. Однако есть некоторая однотемность, однообразие, связанное с тем, что трудно сделать что-то оригинальное, проще «сообразить» кальку западного сериала. Однообразие - это болезнь, которой нужно переболеть. Но всё же есть творческие люди, которые хотят вырваться, выделиться на общем фоне. А потому кто-нибудь да что-нибудь интересное обязательно придумывает.

Повторение - мать провала

- Дмитрий Хананович, а как вы относитесь к ремейкам?

- Если бы я занимался бизнесом и для меня кино было бы просто заработком денег, наверное, относился бы хорошо. Но есть какие-то вещи, которые делать неприлично. Режиссёры ремейков вызывают во мне чувство восхищения. Чем? Своей наглостью и бесстыдством. Одно дело - снимать какую-то вещь, которая, как тебе кажется, кому-то когда-то не совсем удалась, так я когда-то сделал ремейк американского фильма 30-х годов (режиссёр Фрэнк Капра) «Леди на день». Мне казалось, что автор, имея в руках блестящую идею, не до конца её использовал, поэтому уже известную историю в сценарии мы изложили иначе. Но делать ремейки на бесспорно успешные фильмы - бессмысленно. Я понимаю продюсеров, которые хотят заработать денег (любопытство - вещь страшная и сильная, оно притащит зрителя), но снимать такое кино... Наверное, мне как режиссёру было бы неловко этим заниматься. И я даже не знаю, какой должна была быть сумма, чтобы я забыл о совести (смеётся). Хотя, возможно, те, кто берётся за ремейки, верят, что сделают что-то гениальное, что-то хорошее, но пока удач больших не видно.

- В вашем творчестве чётко прослеживается национальная тема, еврейская...

- Мы приступили к созданию «Изыди», первой картины, в то время, когда национальный вопрос стоял особенно остро. На дворе - 1989 год, а в то время вражда между народами витала
в воздухе: межнациональные столкновения в Баку, ожидание еврейских погромов. В тот момент нам было важно сказать, что для нормального человека национальная вражда - явление совершенно чуждое. Как? Конечно, через кино. Речь идёт о любой межнациональной вражде, вовсе не обязательно о еврейских погромах. Любое деление по национальному признаку исходит прежде всего от государства, а не от простых людей.