За солью земли Сивашской

Средневековая Ак-Кая

- Сорок лет живу в Крыму, а на Белой скале не был ни разу, - сокрушается Валерий. - Давайте заедем, раз уж по пути. Там ведь так красиво и столько фильмов известных сняли. А в войну России за Крым в 1777 году на Белой скале был штаб А. В. Суворова. Ещё жив дуб, у которого великий военачальник опочивал.

Идею эту поддерживают все, даже Владимир и Екатерина, бывавшие в этом районе. И мы, уйдя с Феодосийской трассы, направляемся к Белой cкале, преодолевая вброд речушку Биюк-Карасу. Возле знаменитого дуба, который «обосновался» в селе Яблочном, пасутся барашки и воздух холоднее, оттого, наверное, что в низине и раннее утро.

Недавно под уступами Белой скалы презентовали туристический маршрут по археологическому парку «Ак-Кая». Вот и мы забрели в грот, стенки которого устланы мягким сочно-зелёным мхом, наткнулись на раскопки средневековой крепости (историки считают, что возникла она в IV веке до нашей эры, затем на этой же территории существовала римская крепость, а позже - в раннем средневековье - хазарская) и подобрали себе на память несколько черепков средневековой посуды.

...Подбираемся к самому краю скалы (на четвереньках, чтобы не так страшно) и глядим вниз на долину Белогорья, раскинувшуюся у безмолвного каменного подножия. Кто-то просто смотрит на долину Белогорья и думает, что туман цвета молока - это дыхание Ак-Каи, кто-то особенно легкомысленный представляет, что дело происходит летом, и у женской половины нашей компании не тёплые штаны, а короткие юбчонки. Ну а кто-то, вспоминая историю, слышит лязг кандалов, которым не одно десятилетие оглашались окрестности Ак-Каи, ведь работорговля была главной статьёй доходов ханства, а сама скала стала зловещим местом казней: приговорённых к смерти сталкивали вниз. Сталкивали и невиновных, для устрашения тех, кто побогаче, дабы заставить поторопиться с выкупом. Так, сюда дважды приводили пленённого Богдана Хмельницкого смотреть на мучения соплеменников, пока он, наконец, не был куплен одним из татарских мурз. Здесь же, на Белой скале, хан Сагиб Гирей подписал с князем Долгоруким договор, по которому Крым объявлялся независимым от Турции ханством. А князь Потёмкин принял присягу от крымских татар на верность Российской державе.

Жизнь теплится

А мы всё дальше и дальше, всё ближе к горизонту. После Белогорского - район Советский. И почти постапокалипсический пейзаж: вдоль дороги - голые стволы деревьев без ветвей. Всё серо и безмолвно. Ни трактора нигде, ни коровы, ни автомобильной заправки. И только парящие над своей жертвой ястребы напоминают: здесь есть жизнь. Здесь тоже живёт история - другая, сравнительно недавняя.

Слева у дороги, в седой (мёртвая трава здесь такого цвета) и холодной степи, братская могила. «Здесь покоятся бойцы 320-й стрелковой дивизии, погибшие в 1941 году в боях за Советский Крым. Вечная память героям, отдавшим жизнь за свободу и независимость нашей Родины».
И можно долго рассуждать, сидя в тёплом авто, что в бою солдат то ли в агонии, то ли в азарте не испытывает страха смерти. Тогда тоже был декабрь. Дул такой же холодный пронизывающий ветер.
И скрыться от вражеских пуль было негде. Это теперь они - герои, теперь им вечная память, пусть и мимолётная, от таких вот мимо проезжающих, а тогда, в 41-м, им, молодым, здоровым и мечтающим, умирать не хотелось. Мечты их, не воплощённые, покоятся под тяжёлыми могильными плитами.

На горизонте - Сиваш. И село Львово, которое носит имя генерал-лейтенанта Владимира Львова.

- Здорово, ребята, к вам подойти можно? - обращается местный житель, увидав чужаков возле памятника. - Львов, говорят, был генералом, что надо, вот только погиб глупо: вышел на крыльцо покурить, его и застрелили.

Сельчанин рассказывает, что живёт здесь с 1972 года, что в селе всего четыре жилых дома, что воду питьевую привозит трактор, что выжить помогает животноводство: «Старик-отец на ниву барашек погнал, раньше была большая отара, а теперь поменьше», и что это современники содрали с памятника фотокарточку боевого командира.

Гнилые покосившиеся дома смотрят на нас, не моргая, слепыми зеницами разбитых окон. А мы смотрим в них, выискивая жизнь. Она здесь есть. У неё бордовое от пьянки и обветренное от работы в поле да на холодном ветру лицо.

...Пахнет сухими травами, пылью и морем. Есть что-то чарующее в этой степи. Она, как самодостаточная и эгоистичная женщина, отчего-то влечёт к себе. Для одиночества нужен простор, его здесь хватает. Именно он пьянит и дарит ощущение свободы. Людям, но не гусям, которые взмывают в небо, испугавшись гула моторов.

Наш «штурман» Евгений «цепляется» за каждый кусочек колючей проволоки, благоговеет перед каждой гильзой или пуговкой времён войны и всё просит: давайте к этому памятнику подъедем, давайте этот овражек обследуем, давайте узнаем, чья эта могила. Сан Саныч бурчит себе под нос: мол, бензина не хватит ко всем памятникам подъезжать. Но всё равно подъезжаем.

Каменный страж

Километрах в двух от села Ак-Монай (Каменское, а на старых картах - Каменка), на узкой песчаной полосе между Арабатским заливом и Сивашом, у основания Арабатской стрелки, рядом с соляным промыслом, находится древняя, уже разрушенная турецкая крепость Арабат (от арабского «рабат» - «воинский пост»). Построили её во второй половине XVII века, дабы перекрывать запорожцам и калмыкам путь на полуостров. После присоединения Крыма к России крепость потеряла военное значение. Но в Крымскую войну её обновили, облицевали стены тёсаным известняковым камнем. Потом гарнизон опустел, потихоньку крепость превратилась в каменоломню: многие дома Каменки выстроены из камня, «облицовывавшего» Арабат. Мощные стены помнят и Великую Отечественную. У дороги стоит дот: верхняя часть бетонного колпака сорвана, но он продолжает щуриться узкой щелью, зорко приглядывая за горизонтом, за крепостью, что окружена глубоким рвом и высоким валом, за теми, кто, вооружившись металлоискателями, роет в крепостном «нутре» ямки в поисках древностей.

На ночлег решили остановиться в селе Каменском. Для местных жителей туристы - почти родные люди, принимать их под своей крышей - дело привычное, прибыльное: постелют мягко, накормят вкусно, и расскажут, что дождей не было с весны, оттого дорога такая пыльная, что рядом Семисотка, а там - школа и зелёные поля рапса. Или о том, что в подземном мире здешних каменоломен и пещер якобы живут отшельники, а когда-то, в девяностые, орудовала банда Бабака. Сегодня об этом напоминает одинокая могила да табличка: «На этом месте 21 июля 2001 года при задержании особо опасной вооружённой банды, проявив мужество и героизм, оставшись верным служебному долгу, погиб инспектор дорожной службы, старшина милиции Игорь Фарафонтов».

А мимо пастух гонит тощих коров, которые успевают на ходу ухватить сухую траву.

АЭС: тоже история

Жирные вороны, трактора на полях, в красных трубах - газ, что подведён к домам, зелёная церквушка вдалеке, справа - «Черноморнефтегаз» ведёт свою добычу. А чуть дальше - сельчане свою: с металлоискателем, сделанным местным умельцем всего за 250 гривен.

И снова эхо девяностых. Мы едем на Крымскую АЭС. Её называют самой дорогой (даже в Книгу рекордов Гиннесса включили) в мире атомной электростанцией. В отличие от остановленных в это же время однотипных ей Татарской и Башкирской АЭС, она во время остановки строительства имела самую высокую степень готовности к пуску.

Зловещий недострой вблизи Щёлкино, на берегу солёного Акташского водохранилища, её водоёма-охладителя. Станция строилась по тому же плану, что и ныне действующие Хмельницкая АЭС (Украина), Волгодонская АЭС (Россия) и АЭС Темелин (Чехия). Но, увы, почти достроив, её забросили (готовность первого энергоблока составляла 80%, второго - 18%). Первые проектные расчёты проводились в 1968 году. Строительство стартовало в 1975 году. Пуск первого реактора планировали на 1989-й, однако за два года до того проект приостановили, а потом и вовсе от него отказались. К этому времени на строительство АЭС было уже выделено 500 миллионов советских рублей (в эквиваленте 1984 года). На складах хранилось материалов ещё на 250 миллионов рублей.

Разграбили всё. Растащили на металлолом. Теперь местные называют это «кражей века». И каждый вам подскажет, как проехать к реактору и охотно расскажет, что АЭС теперь частная собственность, что летом здесь проходят дискотеки и экскурсии. И обязательно кто-нибудь пожалуется, что плохо живём, потому что нет независимости ресурсной и энергетической, промышленности нет. Но зато сидит на цепи злой ротвейлер, который не мешает мирным сторожам с помощью сварочного аппарата и кувалды добывать из бетонных плит металлическую арматуру.

...Оранжевая глина, жёлтая трава, серое здание АЭС. Топливо на станцию не завозилось, радиационной опасности она не представляет. Но отчего-то не по себе. Нет, она не мёртвая, живая. Мёртвые не пугают непрошеных гостей, прибывших на них поглазеть.

Прямо по стрелке

Мы выехали (вернувшись) на Арабатскую стрелку и помчались, подпрыгивая на «гребёнке» - песчаной дороге с поперечными гребнями высотой до десяти сантиметров.

Слева - солёный и коварный Сиваш (болотистые участки опасны: можно попасть в «чоклак» - эдакие заиленные ямы, по-татарски - «нет земли»), справа - Азовское море, удивительно спокойное, живущее в гармонии с собой и своим ракушечным оранжевым пляжем. Вообще Сиваш и Арабатская стрелка - уникальные геологические памятники, тесно связанные между собой. Без одного не было бы другого.
И дороги в Крым тоже бы не было - пусть и кровью пропитанной, но такой необходимой.

Через Сиваш на полуостров ходили запорожские и донские казаки. А в ноябре 1943-го его форсировали советские войска. Удерживали плацдарм Сивашский 158 дней. На крымский берег были доставлены боеприпасы, продовольствие, тяжёлая боевая техника 51-й армии и танки 19-го танкового корпуса и двух отдельных танковых бригад. Ветры усугубляли перевозки - при восточном Сиваш становился многоводным, глубоким и труднопроходимым. Если же дули сильные западные ветры, то залив мелел, плавсредства садились на мель. Ночью шли машины, а днём - живая сила. В холодной воде, под бомбёжками, неся над головами оружие. А с неба наших атаковала фашистская авиация. Беспрерывным был артобстрел. В ту пору говорили, что однажды перейти Сиваш - это уже подвиг. А многим приходилось переходить его десятки раз.

Окопы, блиндажи, доты. Полынь запаха настроения и берег, изрезанный многочисленными бухточками, полуостровками, мысами и косами... Сидеть в походном «кресле», пить кофе из крышечки от термоса и смотреть на море и небо, на горизонт, в котором они сливаются воедино. И думать о том, что это - моя земля. И моя история, моих детей (пусть ещё и не родившихся) и внуков. История в чём-то обыденная, история героическая. И в этом соль земли. Сивашской.