Что нам скажет «Дядя Ваня»?

От сочувствия до любви...

Невозможно сбросить со счетов пространный монолог Астрова, душой болеющего за загубленные российские леса, зверей и птиц, пекущегося о неимущем люде. Воображение рисует при этом сирые поля с пеньками вырубленных деревьев, пьяных крестьян, умирающих детей со вздутыми от голода животами. Предполагается, что печальные тени прошлого должны незримо присутствовать рядом с реальными персонажами. В данном случае - весьма посредственными обывателями. Перед взявшимся за постановку пьесы режиссёром стоит весьма сложная задача: вызвать если уж не симпатию, то хотя бы сочувствие к персонажам, а для этого надо найти мало-мальски привлекательные черты. Дядю Ваню, как правило, все выставляют без прикрас. Соню - с лёгким сочувствием и оправданием: проблемы с психикой из-за трудного детства, безысходность от неразделённой любви, по-детски наивный оптимизм.

Не меньшая страдалица эффектная красотка Елена Андреевна, вынужденная выйти замуж за человека, намного старше её, пытающаяся поддержать себя зазубренными прописными истинами-моралите.

Что уж говорить о дяде Ване, честном труженике, не смеющем увеличить себе жалование, не умеющем защитить ни себя, ни племянницу, которая, как и он, честно трудится, не получая от этого ни материального, ни морального хотя бы мало-мальского удовлетворения. Попытка дяди Вани вырваться из покорности, схватившись за пистолет, воспринимается как трагифарс, переносящийся на всю пьесу. Стон «Мне сорок, жизнь кончена» сочувствия не вызывает.

Профессор Серебряков, на которого все работают, образ и вовсе уж не только несимпатичный, а прямо-таки исчадие ада, забывшее об отцовском долге, о долге перед памятью ушедшей в мир иной жены, которую сменила светская чаровница, томящаяся в деревне, не знающая, куда деться от скуки, вдруг прозревающая, что пора дать волю плотской страсти к подвернувшемуся по случаю провинциальному доктору - единственному, кто занят конкретны делом, недоходным, но благородным.

Тёща Серебрякова - существо, преданное ему безгранично, ругающая сына за то, что не понимает, какая рядом с ним выдающаяся личность. Внучка её почему-то мало интересует, на защиту её интересов она и не собирается становиться.

Помянут ли и как...

Сто с лишним лет назад, в апреле 1900 года, именно в Крыму впервые прозвучали со сцены монологи и диалоги героев пьесы, на премьере которой присутствовал автор. Можно лишь догадываться о том, с каким чувством слушал Антон Павлович исповедальные слова, рождённые собственными мыслями, вложенными в рассказ доктора Астрова о смерти пациента на операционном столе, завершившийся тоской по будущему: «Сел я, закрыл глаза - вот этак, и думаю: те, которые будут жить через сто-двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом?». Наверняка именно это волновало больного Чехова: помянут ли и как......

Вот и минули эти сто лет.
И мы с вами именно те, к кому слова эти обращены, кому Антон Павлович определил роль судей, носителей истины, знающих правду жизни, разбирающихся во всех её сложностях, обладающих мудростью для выбора правильного решения.

И как же мы судим тех, кто предстаёт перед нами в «сценах из деревенской жизни в четырёх действиях»? По-разному. Одни режиссёры помогают нам вступить в диалог с автором и его героями, другие пытаются вмешаться и мешают непосредственному общению, третьи, коих немало, и вовсе вкладывают что-то своё, порой довольно навязчиво. Четвёртые просто и незатейливо придерживаются авторской линии, перебрасывая мостик из вопроса, заданного в первом действии, к ответу, который сам же Астров даёт в действии четвёртом: «Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, - те, быть может, найдут средство, как быть счастливыми...». И мы, оказавшиеся в зале, волею драматурга и режиссёра должны обратиться к себе самим и сделать вывод, нашли ли средство, как быть счастливыми, и понять, презираем ли мы тех, кто «пробивал дорогу».... Чтобы вывернуть свою душу наизнанку, надо увидеть это на сцене.

Видим ли мы это в спектакле, поставленном Анатолием Новиковым на сцене Академического русского драматического театра? Наверное, у каждого зрителя будет свой ответ. Потому что нарочитого навязывания определённого отношения постановщика нет. Каждый будет решать в меру свой просвещённости, умудрённости жизненным опытом. Но схожесть жизни героев и нашей - очевидна всем. Нам близки проблемы с одурманивающими сознание средствами, к одному из которых - морфию пытается прибегнуть Войницкий, «умыкнувший» у Астрова баночку с безобидным по нынешним временам средством, когда в ходу целый набор химических наркотиков, а токсикомания, о которой в чеховские времена и не догадывались, стала настоящим бичом молодых людей, не нашедших себя в сложной и неласковой к ним жизни.

А чего стоят слова Астрова о том, что, напившись, он делает самые трудные операции, «рисует самые широкие планы будущего», опираясь на собственную философскую систему, которая выстраивается именно под воздействием горячительного...

Нам ли не знать, чем обернулось начало хищнического, преступного отношения к природе: «Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания...», - прямо из доклада современного эколога.

А кого нынче спасает от бедности, тоскливой мысли о бессмысленности существования изнурительный труд за копейки, не позволяющий не то чтобы «разгуляться», а просто-напросто прокормить семью, восстановить силы, увлекательно провести время заслуженного отпуска. О недвижимости за границей приходится только мечтать, как делает это Серебряков, собираясь продать имение в России и приобрести дачку в Финляндии.

Тут уж не до идейных убеждений, которые пытается проповедовать бывший помещик Илья Ильич Телегин, превратившийся в местного юродивого, жестоко и грубо обрываемый Войницким: «Заткни фонтан, Вафля!». Чеховские герои, давшие это прозвище сотоварищу, и не подозревали, какое смысловое значение будет у этого безобидного слова, обозначающего вкусное лакомство......

Как в жизни

По-разному можно подать на сцене эту историю. Можно, как Риас Туминас в Вахтанговском с блистательными Сергеем Маковецким и Людмилой Максаковой, очистив сцену от быта, доведя до крайности битву страстей, приведшую к краху иллюзий, неоправдавшихся надежд. И где мы видим предтечу современного театра абсурда: говорят одно, делают другое, думают третье.

Можно изобразить события в духе «снимается кино», как это сделал Андрей Кончаловский на сцене Театра имени Моссовета, переместив героев в павильончик, где ассистенты между сценами с неспешностью истинных киношников переставляют мебель, а актёры сидят на скамеечке и покорно ждут своего «дубля» - участия в очередной сцене.

А можно, как это сделал Анатолий Новиков: неприхотливо, без изысков, претендующих на «новое» прочтение и «свежую» эстетику, когда главное - слово, не перекрываемое эффектными жестами, когда персонажи не превращаются в ряженых, веселя народ пассажами вроде: «Мне приснилось, что у меня левая нога чужая», а ведут себя естественно, как в жизни. Когда чеховский текст не сдабривается комическими эффектами. Когда нет напористой попытки внедрить в наше сознание, что за стенами театра течёт обычная жизнь, а в его стенах - жизнь духа, поэтому обычная жизнь сливается со сценической, превращаясь в единое целое, убеждающее, что с течением времени и сменой внешних обстоятельств в человеческой психологии мало что меняется.

Загадочный жанр

На спектакле Русского театра вспоминаешь вдруг, что Чехов называл свои пьесы комедиями, заставив режиссёров и зрителей гадать, почему эти истории о людских страданиях, сотканные из недосказанности, заканчивающиеся на пронзительно-грустной ноте, определяются именно этим жанром. Тем самым он ставил всех на путь поиска, разгадки сути трагического и комического, неразрывно переплетённого, перепутанного. Не каждому вот только дано приблизиться к смыслу загадочности жанра комедии, противоречащего контексту чеховских сюжетов. Разве что призвать на помощь Пушкина, понимавшего: «Высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров и нередко близко подходит к трагедии».

В последнее время всё чаще постановки чеховского «Дяди Вани» превращаются в провинциальный театр. Когда артисты смачно попивают чай с вареньем, тщательно проговаривают тексты, изображают влюблённость, то суетясь, то замирая в многозначительной нарочитой задумчивости. Отвлекая зрителя от сути, затуманивая хрестоматийные, донельзя затасканные, но не переставшие от этого быть истинными слова Астрова: «В человеке должно быть всё прекрасно» и «Праздная жизнь не может быть чистою». Как и провозглашаемое занудой Серебряковым: «Надо, господа, дело делать! Надо дело делать!». Если делать настоящее дело, то и у дяди Вани в жизни всё могло бы сложиться: «Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский...». Нормально - это когда с любовью, без ненависти, с Богом в душе, о котором вспоминает лишь старушка няня, изрекающая простые житейские истины: «Все мы у Бога приживалы». Нормально - не растительное существование с вожделенной домашней лапшой. Не пренебрежение чувствами ближнего, не стремление унизить, чтобы возвыситься, а уж тем более не безоглядное самобичевание, низводящее «образ и подобие» до твари бессловесной. Нормально - во взаимопонимании, а не в недоумении: «У меня такое чувство, как будто я с земли свалился на какую-то чужую планету» (профессор Серебряков). Отчуждение - бич героев пьесы и постановки Анатолия Новикова. Их маниловщина - миражи из Сонечкиной проповеди: «Мы отдохнём, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка».

Не потонули людские страдания в милосердии. Видно, не пришло ещё то время. И тоска по нему из пьесы Антона Павловича плавно перетекла в постановку Анатолия Григорьевича, в которой заняты мэтр крымской сцены Анатолий Новиков, ведущие артисты театра Людмила Могилёва, Светлана Кучеренко, Игорь Бондзик, Валерий Юрченко, молодые, подающие надежды Дмитрий Кундрюцкий, Елена Сорокина, Юлия Островская.

Есть надежда, что и в души чутких зрителей.