Язык общения или общности?

- Владимир Иванович, на Украине вот уже много лет стремятся внедрить в сознание обывателя представление о существовании в древности некоего «идеального украинского языка», испорченного впоследствии политикой «московской русификации». Как бы вы это прокомментировали?

- Непредвзятое наблюдение за сегодняшним «восстановлением идеальных украинских норм» (iржа, шкандаль, катедра, мерило, зарплатня, летовище, виша, автівка, юнка, евро, коаліціянт, первень) приводит специалиста-языковеда к мысли о системном кризисе языка внутри самого украинского культурного пространства. Его истоки тем не менее следует искать не в сегодняшних реалиях, а уже в конце 80 - 90-х годов ХХ века, когда таким образом был брошен вызов пропагандистскому стремлению внедрить в сознание разных народов, населяющих СССР, концепцию «великого и могучего» русского языка как средства межнационального общения. Именно такая концепция привела сначала к объявлению языков национальных республик государственными, к политическим декларациям о провозглашении в них независимости, а затем к усилению центробежных тенденций, приведших к распаду СССР. Однако эта же концепция стимулировала и процессы защиты общего национально-культурного пространства (прежде всего русско-украинского или украинско-русского) при формировании теории национального языка как средства общности нации, независимо от языков общения и политико-административных границ провозглашённых республик.

- Эта языковая доктрина ярко проявляется и нынче?

- Да, оба её направления легко обнаружить, во-первых, в стремлении любой ценой зафиксировать в конституционных законах и образовательной практике Украины прерогативу единственного государственного языка (ярко выраженный политический аспект), во-вторых, при отстаивании учёными и русскоязычной общественностью прав другого русского языка, в понятиях «Русский мир», «русофония» или «русское языковое пространство» (осторожно декларируемый культурологический взгляд). Однако такая политическая осторожность, хотим мы этого или нет, продолжает закреплять внутреннюю противоречивость конституционной теории единственного государственного (родного) языка с «подчиняющимися» ему языками национальных меньшинств и порождает связанную с ней конфликтность внешне противопоставленной концепции Русского мира. Научное обоснование возможности существования «разных» русских языков приобретает «методическую плоть» в украинской образовательной практике при подчёркивании права на вариативность в общении (в лучшем случае), всё более удаляющем его от культурно-языковой общности, вплоть до изучения русского языка в контексте иностранного (аудирование, говорение, чтение, письмо) с минимальным знакомством с русской литературой как частью зарубежной в украинском переводе (в худшем случае). Отстаивая таким образом право на варианты русского языка в разных государственно-языковых реалиях (право на существование фоний) или же распространяя значимость русского языка до уровня наднационального (Русский мир), мы забываем (или не заостряем внимания?) в первом случае о многовековой общности русско-украинского культурного пространства, независимо от количества вариантов русского языка на территории бывшего СССР, а во втором - об органичном существовании в пределах Русского мира не менее значимого украинского мира, границы которого вряд ли можно очертить государственной принадлежностью.

- Чем может закончиться практика реализации концепции сохранения идеального украинского (русского) языка или же вариантов русского языка на уровне общения?

- Она порождает проблемы, разрушающие конструктивную плоть и созидательное начало языка как такового.

- Конкретизируйте, пожалуйста.

- Проблема нарастающей конфликтности русскоязычного диалога между «отцами и детьми», по-разному оценивающими национальный, русский и мировой культурный контексты (или никак не оценивающих), разрушает традиционное представление о русском языке и литературе как о глубоко национальных предметах познания. В результате рождается «иной» русский язык, не отягощённый русским духом, так бы я сказал. Примитивность общения разрушает глубины национально-языковой общности.

- То есть русский язык и русская литература по-разному воспринимаются преподавателями, воспитанными на идеалах русской культуры, и учащимися, прошедшими «новую подготовку» в системе украинского образования?

- Вот именно. В высшей школе, например, это прослеживается на уровне требований к студентам соответствующей специальности: они продолжают оставаться в рамках традиционной русской классики советских времён при почти тотальной неспособности студентов адекватно её воспринимать.

- Да к тому же в их и наше сознание внедряются надуманные варианты русского языка: русский как родной, как неродной, как иностранный......

- Причём постепенная трансформация для украинских граждан предмета русского языка как иностранного закономерно выносит на повестку дня вопрос о том, в чём его отличие как иностранного для иностранцев, не видящих мотива обучения на украинском.

- Переход русской литературы в разряд зарубежной изменил подход к её преподаванию?

- В корне. Она преподносится теперь в переводном варианте - на украинском языке. Утверждается, что квалифицированно её может изложить только украинский филолог. Русская филология при этом становится предметом экзотического познания, для которого нет места в школьном образовании украинцев.

- А как обстоит дело с содержательным наполнением курсов русской и украинской литератур?

- Их разделение происходит на уровне представления о языке как о способе общения: русская литература - это литература, написанная на русском языке, соответственно украинская литература - литература, написанная на украинском языке. В результате содержательная сторона национальной литературы в качестве важнейшего средства формирования и передачи философии, эстетики и психологии определённого народа обедняет и разрушает украинско-русскую общность - из её конструкции выбрасывается огромная часть национально-художественного пространства, например, феномен Николая Гоголя, Михаила Булгакова, Исаака Бабеля, Владимира Короленко и даже русскоязычное творчество Тараса Шевченко и Марко Вовчок.

- Ярые украинизаторы утверждают, что формирование национального сознания и патриотизма возможно лишь на основе единой для всех формы общения исключительно на украинском языке, который только в этом случае якобы способен объединить нацию.

- Это, к сожалению, прослеживается и в государственной стратегии. В соответствующих статьях Конституции русский язык не только попал в языки национальных меньшинств, но и противопоставляется государственному украинскому языку. В государственной тактике это приводит к стремлению все школы сделать только украинскими, а не национальными с обязательным изучением разноязычной литературы, формирующей общенациональную психологию и культуру. Далее - и к созданию преференций для украинских изданий и средств массовой информации, переводу русскоязычных фильмов, произведений русской художественной литературы и пересмотру терминологической лексики в сторону её «национального» перекодирования (процент - відсоток, вертоліт - гвинтокрил, вузы - виші, масштаб - мерило, начальник - орудник, очільник, керманич), несмотря на стремление терминов к интернационализации и однозначности.

- В результате методическая проблема, как учить, перерастает в глобальную политико-идеологическую проблему: стоит ли вообще изучать русский язык, какие языки достойны этого?

- Именно так. К тому же сюда подключаются психология, этика и эстетика: идёт поиск способов разрешения этой проблемы не в плоскости общения в пределах русского языкового пространства или наднационального и всеобъемлющего Русского мира, а в создании методологии сохранения слова как универсального явления духа и мысли, определяющего всю общественную конструкцию и материализующего цивилизационную действительность. К счастью, направление этого поиска новой методологии интуитивно выработал сам украинский народ, который в отличие от идеологов и политиков, устилающих благими намерениями «истинно национального общения» дорогу в ад безнациональной общности, пытается её сохранить, отстаивая своё право на оригинальность существования в окружающем мире путём передачи молодому поколению национально-языкового кода, сосредоточенного в разноязычном фольклоре и литературном творчестве, борясь таким образом со школьной практикой ограниченного доступа к русско-украинской национальной культуре. Иными словами, основным способом его оппозиционирования в мире становится национальный язык, в котором главным является не форма презентации мысли (способы общения, реализующие коммуникативную потребность), а сама мысль, подчёркивающая общность национального восприятия. Именно ей как высшей модели формирования современного сообщества народная практика отдаёт предпочтение, совершенно справедливо полагая, что форм выражения национального языка может и должно быть бесконечно много. Это не только государственный язык, который охватывает политико-административную сферу деятельности государства, или литературный язык как идеальная форма обслуживания культурной жизни, но и диалекты, жаргоны, языки национальностей и даже произведения национальной культуры и искусства.

- Кому-то очень хочется заставить нас забыть о том, что чем больше форм, передающих национальные парадигмы мышления, тем богаче нация.

- Вы правы. Причём речь ведь идёт не только о языках, но и о живописи, музыке, архитектуре. Субъективное подчёркивание преимуществ одной формы над другими, не учитывающее объективное многоголосие украинского мира, что может привести и уже приводит к отторжению его сути и противопоставлению лишь внешне разных культур и миров. С этой же точки зрения в многонациональном государстве, коим является Украина, почти сплошное двуязычие (украинско-русское или русско-украинское) и региональное многоязычие (украинско-русско-греческое, русско-украинско-татарское и т. п.) является наивысшим национальным достоянием. Игнорирование этой объективной реальности приводит к массовым проявлениям неадекватного отношения к национальному языку. Необходимы не декларации о «необходимости изучения и сохранения Русского мира» (как, впрочем, и украинского), а концептуального пересмотра методологии их презентации, предполагающей ряд последовательных шагов политиков, законодателей и учёных навстречу друг другу.

- И первый такой шаг - определение реального статуса языков?

- Конечно. Языков, которые сегодня разделены на государственный (коим является только украинский, хотя объективно государственных языков может быть столько, сколько их так или иначе использует на уровне общности большинство населения определённого государства, независимо от национальности и территории) и языки национальных меньшинств, куда отнесены все остальные, включая русский. Замечу, что последний термин провоцирует конфликт «основной» нации с остальными и должен быть заменён понятием «языки национальностей» как языки их компактного проживания на определённой территории (и тогда понятным станет статус украинского и русского языков, с одной стороны, и греческого, крымско-татарского, болгарского и т. п. - с другой).

- А что скажете о таких определениях и статусах языка, как «официальный и региональный»?

- Отсутствие их номинаций в государственных документах провоцирует жонглирование ими при определении места русского языка на Украине, хотя последний не может быть отнесён ни к официальным языкам, поскольку юридически не представляет государство на межгосударственном уровне (как, например, украинский язык на Украине или русский язык в России), ни к региональным (как польский, венгерский и другие подобные языки, используемые на пограничных территориях для общения, но не входящие в структуру национального языка как средства общности).

- А о сущности национального языка?

- Сегодня идёт подмена сущности национального языка внешней функцией общения в пределах одного государственного языка (призыв «думать по-украински» - типичный пример подобного «искусства политики»), что искажает национально-языковую картину мира и порождает не только территориальную разобщённость, но и историческую конфликтность между поколениями.

- Как бы вы сформулировали высшую цель языковой политики?

- Она должна быть направлена прежде всего на формирование эстетических и культурных идеалов нации через знакомство с максимальным разнообразием форм национального языка. Государственный язык не может быть языком «политической целесообразности».