«Происхождение украинской идеологии Новейшего времени»

Недостаток места не позволяет остановиться на оттенках мысли и подробностях её работы в кругах малороссийской интеллигенции. Но необходимо отметить, что далеко не вся она, далеко и не её большинство, а лишь сравнительно меньшая её часть отдавала свои мысли и стремления развитию местной жизни и идеалам малороссийской автономии и особности. Большинство этой интеллигенции жило общею жизнью России и русского народа, будут ли это люди, целиком плывшие в общем потоке жизни её населения, в русле естественного развития России, или стремившиеся его ускорить или даже совсем изменить путём революционной работы.

Не обходилось, конечно, и без крайностей увлечения родною Малороссией, доходивших иногда до высокой степени «галушкового патриотизма», как его называли сами малороссы, который заставлял ставить своих сородичей не только неизмеримо выше остальных русских, но даже впереди всех народов целого мира. Так, весьма известный малороссийский деятель Пантелеймон Кулиш в ранний период своей работы, когда он ещё не «изменил идеалам» своей молодости, как говорят о нём новые «украинцы», и не усвоил ещё общерусского сознания, в 1843 году в своём произведении «Украйна» писал: «Не було в свете люду одважнейшого й славнейшого над Греков и Козаков; нема ж ни в кого й песень луччих, яч у Греков да в Козаков». Греческие «стародавни песни» собрал «тяжко розумный чоловек Гомер». Но «такии ж як раз песни спевают по сёлах и наши бандурники и кобзари».

Кулиш собирает эти песни, но замечает в них пробелы. «Помирковавши сам з собою добре, як бы добавить тии пропуски», он поступил так: «зложив оце старыми словесы новыи думы» и «попритулював их до кобзарських дум усюды, де вже деды не памятают, як спевати». Так должна составиться «книжка», такая же, «як Гомерова Илиада», с таким же, очевидно, мировым значением.

Но рядом со всем этим всё больше и больше данных для изучения и понимания Малороссии накоплял невидный широким кругам общества, но упорный, «мозольный» труд деятелей русской науки. Как органическая часть России Малороссия должна была привлечь на себя внимание и силы общерусской науки в её блестящем развитии на протяжении XIX и начала XX столетий. Издания источников и материалов для разработки истории Малороссии, её языка, её этнографии были выпущены длинным рядом правительственных учреждений, учёных обществ и отдельных деятелей русской науки. Изданные материалы сделали возможными и научные исследования, поставившие на научные основания изучение и истории Малороссии, и языка малорусской ветви русского народа, и её этнографии. Учёные иностранные, славянские и неславянские, также отдали свои силы разработке этих материалов, И научная работа русских и нерусских учёных пришла к выводам и общего характера, которые далеко не тождественны с основными положениями современной «украинской» идеологии. Дальше этих выводов не могла идти работа малороссийской мысли до тех пор, пока она стремилась держаться на почве объективных данных, а не искала возможностей лишь приспособить их к своей идеологии, смотря на них только как на арсенал, из богатых запасов которого следует выбирать их часть как оружие, годное для защиты «украинской» идеологии.

Я назову имена двух представителей малороссийской мысли, к которым относятся с большим уважением и новые «украинцы». Это - Н. И. Костомаров и М. П. Драгоманов. Но как разошлась «украинская» идеология с самыми основными их положениями!

Костомаров, сторонник федерализма, всегда верный малороссийской народности своей матери, без всяких оговорок признавал эту народность органическою частью единого русского народа, которого «народная стихия общерусская», по его определению, «в первой половине нашей истории» является «в совокупности шести главных народностей, именно:
1) Южнорусской, 2) Северской, 3) Великорусской, 4) Белорусской, 5) Псковской и 6) Новгородской». При этом Костомаров считал своим долгом и «указать на те начала, которые условливали между ними связь и служили поводом, что все они вместе носили и должны были носить название общей Русской Земли, принадлежали к одному общему составу и сознавали эту связь, несмотря на обстоятельства, склонившие к уничтожению этого сознания. Эти начала: 1) происхождение, быт и языки, 2) единый княжеский род, 3) христианская вера и единая Церковь».

Что касается Драгоманова, то этот едва ли не самый образованный, притом искренний деятель украинства, в то же время один из крупнейших представителей русского радикализма и революционного движения последних десятилетий XIX века, решительно восставал против стремления «украинцев» оторвать Малороссию от России. В своём занимающем видное место в революционной литературе «Опыте украинской политико-социальной программы» («Вольный Союз - Вильна Спилка»), выпущенном им в Женеве в 1884 году, он писал: «Вообще отделение украинского населения от других областей России в особое государство (политический сепаратизм) есть вещь, не только во всяком случае крайне трудная, если не невозможная, - но, при известных условиях, вовсе ненужная для каких бы то ни было интересов украинского народа». Слишком «щирым украинцам», в своей слепой ненависти к России отождествлявшим положение малороссов с положением угнетённых чехов и сербов, он возражал: «Як ни крути, а усе-таки Украина не у таких видносинах до Росии, як Чехия до Германии, Сербия до Турции».

Откуда же взялись в идеологии современного украинства страшная, непримиримая ненависть к России и русскому народу, стремление во что бы то ни стало доказать полную этнографическую особность «украинского народа» от народа русского и требование отделения его от общего с русским народом государства?

Исходные моменты всего этого родились не в русской Малороссии. Не малороссийская среда и не малороссийская мысль создали их. Всё это было перенесено через западные рубежи и из чуждой Малороссии национальной среды. Эта среда была по существу своему резко ей враждебна, непримиримо враждебна и русскому народу в его целом. Перед нами тут прежде всего выступает польская национальная идея. Именно она бросила первые семена, из которых выросла непримиримость «украинской» идеологии с общерусскою национальною идеею.

На первый взгляд это чудовищно невероятно. Как? После вековой кровавой борьбы Малороссии с поляками, после зажаривания козацких гетманов в медных быках в Варшаве и замуровывания их в каменных стенах, после всевозможных истязаний козаков и восстававших «хлопов», которые только могли изобретать самые изощрённые в мучительстве ненависть и презрение, после стихийной вражды к Польше малороссийских хроник и старой и новой литературы, после любовного собирания малороссийских народных песен, полных причинённого поляками горя и беспредельной ненависти к ним? Это невероятно, но это так.

Как же это было возможно? Это сделалось возможным потому, что польская националистическая идея была перенесена на Русский Юг не под открытым забралом. Она проникла туда путём лукавого искушения оторвать от него народ, который своею культурою и историческим прошлым связан с Польшею и который должен войти, как органическая часть, в состав Польши «от моря до моря». Пусть за этим народом было признано имя Руси. Но ведь национальное государство русского народа, Россию польская националистическая идеология Русью не признала. Россия, по её определению, не Русь, а Москва, Московия, и её народ - москали, а не русские. Пусть гибнет Москва и пусть живёт Польская Речь Посполитая, как слитые в одно целое Польша, Литва и Русь!

Польская национальная идея, в таком её широком обхвате, сложилась уже после разделов Речи Посполитой. Почва, которая её взрастила, - идеи знаменитого четырёхлетнего сейма кануна полной гибели Речи Посполитой и польская эмиграция после неё и восстаний XIX столетия. Четырёхлетний сейм и созданная им конституция 3 мая 1791 года выдвинули идею большого сплочения и органического единства расплывшегося и разбираемого по частям соседями, федеративного Польско-Литовского государства. Эмиграция, в тоске по отчизне, по её былым величию и славе, унесла из погибшей Речи Посполитой, как палладиум, идеи конституции 3 мая. В страстной и обязательной мечте о воскрешении отчизны идея федеративной Речи Посполитой, с её упорной внутренней борьбою соединённых в ней польской, русской и литовской национальностей, была подменена идеею Польши «от моря до моря», никогда не существовавшей в действительности. Романтическим флёром покрылась историческая действительность Польши, и она стала представляться в идиллической картине полного слияния в польских культуре и национальности всех трёх народов федеративной и разноплеменной Речи Посполитой. Пусть в ней были «gente Lituani et Rutheni», но все они были «natione Poloni», так же как и коренные поляки.

А если всё это так, то Русь старой Речи Посполитой совсем не те русские - «россияне», которые составляют основной народ России. Эти русские - москали, прямые потомки финнов и татар, с русско-славянскою примесью.

Конечно, такое учение нисколько не соответствует исторической действительности. Этого мало. Оно находится в резком противоречии с тем, что хорошо знали поляки в старой Польше и что отчётливо закреплено в старой её литературе. Как жаль, что слишком мало читаются эти покрытые пылью фолианты и такие изящные маленькие томики изданий XVI, XVII и XVIII веков! Сколько старой жизни и жизненности встаёт в них перед читателем, не боящимся труда в них разбираться!

Русский народ в этой старой литературе признаётся единым, но живущим в трёх государствах: Литовском, Польском и Московском. Это ясно и определённо сказал своему читателю и известный автор хроники Польши, Литвы и всей Руси Матвей Стрыйковский, и епископ Варнийский Мартин Кромер, и служивший в Литве итальянский выходец Александр Гванини, и другие авторы XVI века, и наблюдательный и учёный Христофор Гарткнох в XVII столетии, и целый ряд других современных им и последующих за ними писателей. Нет недостатка и в официальных тогдашних подтверждениях такого понимания состава русского народа. Сама вековая борьба Польши с Москвою была борьбою за присоединение всего русского народа к его части, которая уже находилась в составе Речи Посполитой. В эпоху Стефана Батория и Сигизмунда III эта польская мечта даже казалась близкою к осуществлению.

Но в конце концов она не осуществилась. Русский народ сохранил свою национальную государственность, и её основное ядро, государство Московское, выросло в Россию как национальный государственный союз русского народа в полном его составе, вобравший в себя все земли старой Державной Киевской Руси, в том числе и принадлежавшие к Речи Посполитой, кроме Галичины.

Подготовить будущее восстановление «польской» Речи Посполитой, но уже на более прочной основе национального объединения её населения, не «народа-шляхты», как понимали народ в старой Речи Посполитой, а народа в целом его объёме, чтобы создать единую Польшу, - вот к чему стала стремиться польская националистическая мысль. Малороссы - народность не русская, а ветвь польской, провозгласили в XIX столетии польские историки (кн. Любомирский, Грабовский). Талантливый историк-романтик Шайноха так красиво нарисовал польскую культурную миссию на восточных пределах Польши. Польские этнографы ввели малороссов и белоруссов в область своей родной этнографии, как ветви польской нации. Польские собиратели народных песен и польские поэты (Падура, Венглинский, Свенцицкий и друг.) стали печатать польским алфавитом малороссийские песни и писать на смешанном малороссийско-польском языке свои подражания народной поэзии. Русские памятники старой жизни Малороссии и Белоруссии стали печататься в передаче польскою латинкою вместо кириллицы или без всякой оговорки, или с оговоркою, что делаются малые исправления в правописании. Русское население земель старой Речи Посполитой представляет собою совсем другой народ, чем «москали», и Россия не может быть их национальным государством - вот что показать и доказать имело своею задачею всё указанное сейчас нами. Пусть даже не будет признано этнографическое родство малороссов с поляками. Достаточно, если утвердится мысль, что Россия не является национальным государством для Малороссии. Свои права на последнюю польская националистическая идея сможет обосновать в таком случае исторически, приобщением к польской культуре её, так сказать, «второразрядного» народа, некультурных дикарей, миссией Польши призванных к европейской культуре. Именно польское происхождение идеи особого народа Малороссии было совершенно ясно внимательным наблюдателям жизни России средних десятилетий XIX в. Так, Франтишек Палацкий в 1864 году писал: «Те малороссы, которые, может быть, теперь вместе с поляками сражаются против русских, воюют не под знамёнами малороссийскими за политическую самостоятельность Малой Руси, но, как и поляки, за восстановление старой Польши».

К жившим раньше в Малороссии не народной, а лишь местно-сословной идее особых «прав» и простой, естественной любви к своему родному - совершилась прививка ростков польской националистической идеи. Эта прививка имела самые тяжёлые последствия для естественного развития дальнейшей жизни Малороссии. И это не только потому, что она вносила в неё чуждое и, по своим существу и происхождению, враждебное ей начало. Националистическая идея Польши «от моря до моря» включала в себя органически захват ветвей русского народа, русских Юга и Запада. Польские восстания XIX столетия ставили своею задачею насильственное осуществление этой идеи. Что же удивительного в том, что польская прививка, как бы она ни была поверхностна, должна была заставить государственную власть России, национального государства русского народа, насторожиться и поставить под подозрение все проявления не только политического, но и культурного сепаратизма в Малороссии? Польский вопрос, навязанный России историей, вообще так много причинил вреда естественному развитию национального государства русского народа! Нельзя забывать, что именно польское восстание 1863 года самым роковым образом остановило и развитие «великих реформ» императора Александра II, а оно подготовило бы Россию и к решительному противодействию прививке коммунистического яда, отрава которым создала ужасы и бессмыслия последних девяти лет русской жизни.

Иван Лаппо.

(Окончание следует).