Здесь живёт страх

21 Сентябрь 2011 619
Вход в детский мемориал в музее Холокоста.
Вход в детский мемориал в музее Холокоста. Фото автора.

- Ни слезинки не уроним, мы же мужики, - отчаянно храбрятся представители сильного пола в нашей экскурсионной группе, перед тем как перешагнуть порог израильского музея Холокоста. Сдержать слово у большинства из них не получается.

У входа в музей - зелёная Аллея праведников мира, где каждое дерево носит имя человека, который, рискуя жизнью, спасал невинные жизни. Под самым красивым и большим деревом - табличка с именем польки Ирены Сендлер. Она в качестве сотрудницы местного управления здравоохранения посещала Варшавское гетто и вместе с товарищами сумела тайно вывезти более двух с половиной тысяч детей, которых приютили в семьях, детских домах и монастырях. Впрочем, здесь есть деревья, которые посадили праведники, спасшие одну бесценную человеческую жизнь, и это тоже очень, очень много.

Перед началом экскурсии нам показывают фильм о еврейке Марише Дульберг, которая в 1934 году родилась в Ивано-Франковске (этот город тогда назывался Станислав). У маленькой Мариши на глазах убили мать, она скрывалась с отцом в лесу много дней без еды и воды. После исчезновения отца её приютили добрые люди, а потом, когда в соседнем доме закололи маленького еврейского мальчика, который тоже скрывался от фашистов, Маришу спрятали в бочке в коровнике, и она прожила в ней полтора года. Вот это «полтора года» никак не укладывается в наших головах: мы просто не можем себе этого представить, да, наверное, и никто не может. От жизни в бочке малышка почти полностью ослепла и заболела тяжелейшим ревматизмом. Но, к счастью, для неё всё закончилось хорошо.

- У меня две дочери и девять внуков, у моей мамы - девять правнуков, - плачет на экране состарившаяся Мариша. - Моя мама отдала за это жизнь, и я хотела бы, чтобы она знала, что у неё есть продолжение, что не всё погибло, я существую, и она отдала свою жизнь не напрасно.

В музее Холокоста говорят только гиды и только в специальный передатчик, а экскурсанты слушают их речь в наушниках. Это нужно для того, чтобы экспозицию могли осматривать сразу несколько разноязычных групп, а может быть, чтобы избежать громких разговоров в месте, которое хранит память о миллионах погибших. Внутри музея тёмно-серые мрачные стены и нет потолка: здание представляет собой призму, большая часть которой выбита в толще горы, и дневной свет поступает только через стеклянную вершину. По обе стороны от центрального коридора расположены залы с экспозициями, каждая из которых посвящена определённому этапу жизни евреев во времена катастрофы. На стенах в первом зале - большие фотографии, а на них - вполне мирная и хорошая жизнь, которой не суждено продлиться долго. С каждым шагом по серым коридорам живых людей на фотографиях становится всё меньше - их уничтожают.

- Если согласно нацистской идеологии славяне должны были стать рабами арийских господ, то евреи подлежали тотальному уничтожению без всяких исключений, - рассказывает гид. - Уничтожить надлежало каждого, в ком текла хотя бы восьмая часть еврейской крови.

Запомнить всё, что говорит экскурсовод, крайне тяжело хотя бы потому, что подробности бывают просто невыносимыми. Немудрено, что перед началом экскурсии сопровождающие группы тактично предупреждают: не нужно стесняться своих эмоций, а в случае чего можно выйти на свежий воздух подышать.

Наверное, у каждого посетителя есть экспонат, при взгляде на который начинают неудержимо литься слёзы. Русые косички двенадцатилетней Лили, убитой в Аушвице. Полулысая кукла с почерневшим лицом - её маленькой хозяйке повезло, она выжила. Гора обуви, снятой с убитых в лагере Майданек. Книга кулинарных рецептов, которые записывали женщины в Аушвице, просто чтобы не сойти с ума. Женщина, отдавшая её в музей, сказала, что это помогло ей выжить. Вечный огонь в центре Зала памяти и памятная плита, под которой хранится пепел сожжённых тел, доставленный из лагерей смерти. Жуткие фотографии неправдоподобно измождённых и большеглазых детей, которые оказались гораздо ближе к смерти, чем те, кто умирает от старости или болезней. Цитаты из воспоминаний современников, написанные огромными буквами на стенах: «Я никогда не забуду пятерых оборванных детей в возрасте от двух до трёх лет, которые сидели одни в поле и плакали, и кричали: «Мама, мама, мы хотим есть!», а вокруг никого не было, кроме фашистов, которые остановили этот плач одной автоматной очередью». Памятник педагогу из Варшавы Янушу Корчаку, который отказался покинуть своих маленьких подопечных и вместе с двумя сотнями детей отправился в газовую камеру. «Детский зал» - пещера в скале с горящими в полной темноте свечами, которые отражаются в бесчисленных зеркалах, и списком миллиона имён, детских имён, которые оглашаются дважды в день....

- Память о Холокосте необходима, чтобы наши дети никогда не были жертвами, палачами или равнодушными наблюдателями, - цитирует наш экскурсовод историка и философа по имени Игуда Бауэр.

Мы не знаем, что сказать, и просто молчим.