Юрий Поляков: «Русские - разделённый народ»

«Вместе» или «Врозь»?

Информационный повод моего нынешнего приезда в Крым - телекинофорума «Вместе». Я участвую в его работе с 2001 года, практически с самого начала. В прошлом году был председателем жюри игрового фильма, а в этом - документального телекино. Работы на форум представляют авторы из стран бывшего СССР и дальнего зарубежья.

Есть очень любопытные фильмы. В этом году была интересная работа Михаила Дегтяря «Эшелоны победы». О том, как железнодорожные войска воевали. Страница войны вроде очевидная, а никто об этом раньше не снимал. Интересный фильм Ильи Колосова, посвящённый современной ситуации в России. Социально-политический.

Были и странные фильмы. Разные по взглядам люди были в жюри, разными и оценки получились. Один фильм назывался «Несостоявшийся Нюрнберг». Идея его в том, что якобы было два фашизма: один - германский, другой - советский. Один осудили, другой - остался несудим. У нас по этому поводу была достаточно серьёзная дискуссия, члены жюри разделились пополам. Пришлось мне заявить, что я готов подчиниться большинству, если вы мне объясните, в какой момент советская власть стала фашизмом. И оппоненты тяжело задумались. Какую дату ни назови, может оказаться, что дедушки некоторых членов жюри были фашистами, раз участвовали в революционных процессах. Ну раз вы не знаете, когда начался советский фашизм, тогда не будем разговаривать на эту тему. На том и порешили.

Странный фильм представили белорусы. О Катыни. Они исследовали белорусский след в катынской трагедии. И была попытка дать этому фильму премию. Я всё понимаю, об этом можно снимать и писать книги. Но вы мне объясните, почему в большом фильме нет ни слова о том, что были немецкие пули, выпущенные из немецкого оружия, что жертвы были связаны немецкими верёвками? Как можно снимать фильм о Катыни, не касаясь этих вопросов? Это - очередная попытка навесить на Россию вину, чтобы слупить потом с неё деньги. Ответить на этот вопрос никто не смог. Прежде чем каяться, давайте подождём, пока историки сделают окончательный вывод.

Я сказал: если очень хотите дать таким фильмам премию, давайте учредим номинацию «Врозь». Тогда можно будет давать этим фильмам такие премии. Симптоматично, что подобные проявления разобщённости встречаются даже на тех мероприятиях, которые должны объединять.

Должна развиваться сердцевина

Сейчас я симферопольскому Русскому театру хочу предложить свою пьесу «Одноклассница». Остросоциальная история, которая задевает людей. В Мурманске, когда пошёл спектакль, как в добрые старые времена, сидели на кухнях и спорили: кто прав, чей ребёнок? Там достаточно запутанная коллизия: встречаются одноклассники на сорокалетии своего неформального лидера, который получил в Афгане тяжёлое ранение и превратился в овощ. Из бывших одноклассников кто-то стал олигархом, кто-то - бомжем, кто-то - батюшкой.

Действительно, наше время уникально тем, что очень сильно участь людей меняется на протяжении жизни. Несколько моих весьма буйных друзей юности стали священниками, мне странно видеть их в рясе. Из наших друзей детства кто-то стал очень богатым, а кто-то потерял квартиру.... Это очень хорошо принято зрителями, потому что отображает их реальную жизнь. В Москве спектакль по этой пьесе идёт только в Театре Российской Армии. Остальные пьесу не приняли.

Почему? Мне кажется, что современный российский театр обуржуазился в стране, где нет буржуазии. И что удивительно, те самые руководители театров, которые при советской власти ради острой пьесы готовы были рискнуть партбилетом или как минимум заработать выговор, сейчас ни с кем не хотят связываться. Острая социальная пьеса, которая всегда была отличительным знаком русского театра и которая нужна зрителям, которая собирала залы, сейчас им не нужна. Сейчас все переделывают классику или ставят коммерческие спектакли. Но на мои пьесы больше идут, это говорит о том, что людям кроме развлекаловки нужно и что-то ещё.

Нынешние театральные деятели любят постмодернистскую чернуху, которая идёт у них на малых сценах, где сидит 20-30 человек. Там мат-перемат, действие происходит в мусорном баке, это всё идёт полсезона, вывозится на фестиваль за границу, им дают премию, и спектакль снимают из репертуара. Это определённая работа на восприятие нашего общества за границей.

Когда снимали «Ворошиловский стрелок», Ульянов жаловался, что ставить нечего. Мы с Говорухиным написали для него пьесу «Смотрины». Традиционная советская семья. Мать - актриса, отец - оборонщик, за их дочкой начинает ухаживать «новый русский». У него своя теория, он говорит, что большевики женились на дворянках, а мы будем на партократочках. И этот маленький олигарх эту семью разрушает, покупает на корню. Очень жёсткая получилась пьеса. Понесли Ульянову. Он говорит: вы что, с ума сошли, как я это поставлю, это про людей, которые сейчас страной правят. Понесли Захарову, он говорит: у меня все первые ряды заняты этими персонажами. Взяла эту пьесу одна Доронина.
У себя в театре поставила. У неё была одна претензия - больно хороший, обаятельный у вас олигарх получился. Но тут уж ничего не поделаешь. Они такие и есть - внешне обаятельные, харизматичные, а внутри - хищники.

Получается в нашей драматургии замкнутый круг: нет спроса, значит, не развивается такое направление. А если не развивается центр, сердцевина, растут какие-то боковые течения, происходит перекос в сознании. Выросло уже целое поколение, если не два, которое не знает даже, о чём речь, когда им говорят о социальной направленности театра.

Писатели в распиле

Писательские союзы, которых сейчас множество, заняты не творческими вопросами, а проживанием ещё советской писательской собственности. С этим связаны и конфликты, которые сотрясают литфонд. Возглавляют союзы люди, которые серьёзного авторитета не имеют. Как ни относись к советским руководителям, но Соболев, Марков - это были крепкие писатели, сейчас таких немного.

Размежевание на либералов и почвенников сохранилось ещё с советских времён, только приобрело менее цивилизованный вид. Но когда дело касается денег и распила имущества, они прекрасно объединяются.

У меня есть своя шкала ценностей, она формировалась десятилетиями. Я на идеологию не ориентируюсь. Для меня важно, как писатель работает со словом, мне важен текст. Но существует десятка-двадцатка писателей, которые навязываются обществу, независимо от того, что они пишут. Открываешь какого-то «буккера» и видишь, что в советские времена в любой газете ему бы сказали: мол, почитай Розенталя, потом придёшь. А теперь он - лауреат!

В начале 90-х годов поставлена была задача: оттеснить на периферию писателей - носителей советского сознания. Выяснилось, что антисоветское сознание у «новых» есть, а книг нет. Стать диссидентом из идейных соображений - одно, а из соображений, что тебя не напечатали, - это другое. Талантливых диссидентов - раз два и обчёлся.

Кто развалил Советский Союз?

Отношу себя к писателям не романтического, а иронического склада, стиль - гротескный реализм. И создание идеала не входит в мою компетенцию, это не моё дело, тут нужны другие мозги. Задача писателя - честно отразить социум, в котором он живёт, отразив, усилив то, что не соответствует внутреннему ощущению идеала. Но писателя часто обвиняют в недостатках общества потому, что он их изобразил.

У меня году в 96-м был разговор с Язовым, мы с ним пересеклись на какой-то конференции. Он сказал, что я не знаю фронтовой поэзии, я ответил: начните любые стихи, я продолжу. Потом он узнал, кто я, и буквально позеленел: вот из-за таких, как вы, развалился СССР. Я ему ответил: «Дорогой Дмитрий Тимофеевич, я описал ту армию, где я служил рядовым и которой вы командовали, я описал то, что видел, многое смягчив. Не я виноват в развале страны. А вот вы виноваты. Вы были министром обороны и членом ГКЧП. Вы могли остановить этот маразм одной командой. Нужно было в критический момент его остановить, чем в критический момент военные во всём мире и занимались. Когда нормальные законы не действуют, развал скрепляют военной силой и налаживают жизнь. Вы могли это сделать, почему не сделали?». Он сказал: «Тогда бы пролилась кровь». - «А так она не пролилась? Не было расстрела 93-го, не было чеченской войны, прочего по всему периметру Советского Союза? Чего вы боялись? Тюрьмы? Вас и так в тюрьму посадили. Не получилось бы, но у вас по крайней мере была бы слава человека, который попытался это сделать. Но вы даже не попытались. Так кто развалил Советский Союз?». Он стал красный, как бурак. И мне его стало жутко жалко, потому что я понял, что затронул кошмар его старческих бессонных ночей. Видимо, когда ему не спится, он думает: если бы я сделал так......

«Литературная газета»: весь спектр мнений

Когда я пришёл в «Литературную газету» десять лет назад, это был край непуганых, озлобленных либералов. Причём либерализм переродился в душевную болезнь. Мы вернули газету к временам Чаковского, когда она отражала весь спектр литературы. На одной полосе был Распутин, на другой - Искандер, соседствовали и Евтушенко, и Анатолий Софронов, и это считалось абсолютно нормальным.

На начало нулевых годов не было ни одного издания, которое пыталось бы дать цельную картину процесса. Каждое обслуживало какую-то группу. В одном журнале тебе рассказывали, что есть великие писатели Битов, Искандер, а Распутин, Белов - это злобные графоманы, зоологические ксенофобы. В другом журнале рассказывали, что замечательные писатели - это Распутин, Белов, а Битов и Искандер - продавшиеся Западу мерзавцы.

Но литература не может существовать без хотя бы тайной конвенции об иерархии, которая была при советской власти. Выстраивалась она независимо от взглядов. А теперь получилось два литературных гетто, которые живут каждый по себе, переплёвываются через забор.

Представьте себе аспиранта через 30 лет, которому приходится писать о нашей литературе. Откроет «Новый мир» - это одна литература, «Современник» - совершенно другая. А где они сходятся? Они ж не могут не сопрягаться. Мы должны быть такой газетой, в которой видно всё многообразие. Это не значит, что у нас нет своей позиции. Когда один критик принёс в «Знамя» рецензию на мой роман «Гипсовый трубач», ему ответили, что для них такого писателя нет. Не сказали, что это плохой писатель, плохой роман или плохо написана рецензия. Просто нет такого писателя и всё. В нашей газете такого просто не может быть.

Есть писатели, которые мне не нравятся. Но я стараюсь свои симпатии и антипатии не распространять на газету. Наши сотрудники представляют полный спектр современного общества, начиная от коммунистов, монархистов и заканчивая либералами. И поэтому газета воспроизводит полифоничность взглядов общества.

Линия газеты есть. Это - свободный консерватизм. Мы стараемся вычленять из литературного процесса реальных писателей. В этом отношении мы стараемся быть объективными, с другими изданиями этого не происходит. Поэтому, наверное, у нас тираж около 100 тысяч, с дайджестами - около 150 тысяч. Благодаря вот этой позиции мы вернули консервативных мыслителей. У нас до самой смерти печатались Панарин, Зиновьев. Даже Солженицын, когда ему нужно было ответить своим клеветникам, обращался к нам. И мы были единственными, кто поддержал его книгу «200 лет вместе». Либеральная пресса на этой книге такое станцевала!
У нас достаточно посещаемый сайт, довольно активный форум.

Телевидение и конъюнктура

Я довольно давно с телевидением связан, какие-то передачи вёл, но когда перешёл в газету, совмещать стало труднее. Недавно мне предложили вести передачу «Контекст» на канале «Культура». Спросил: почему мне это предлагают? Ответили, что на телевидении нужны люди и с вашими взглядами. Так нельзя, когда народ думает одно, а люди в телевизоре - совсем другое. Засилие либеральных взглядов на ТВ уже всех утомило. Телевизионщики понимают: нужно, чтобы люди спорили, а для этого нужно, чтобы у людей были разные взгляды.

У людей появилась возможность не ловить какое-то мнение, а сесть в удобное время у телевизора и услышать его. Человек прочитал книгу и ничего не понял.
А по телевизору говорят: это Кафка, это Джойс и Кафка в одном флаконе. Любой интеллигент должен выучить её наизусть. И вдруг Поляков говорит ему: это - фигня. И он думает: я - нормальный.

О конъюнктуре. Люди неправильно понимают это слово. «100 дней до приказа» семь лет не печатали. Вышла книга. Говорят: конъюнктура. Люди, которым я не нравлюсь, не представляют, что я предвижу темы, которые будут волновать людей через несколько лет. И пишу на опережение. Отношения в обществе только назревают, а я их улавливаю какой-то боковой линией, как рыба. Не хочу себя сравнивать, я своё место знаю, но этим же качеством обладал и Тургенев. Это не конъюнктура, это чувствительность писателя к проблемам, которые волнуют общество.

«ЧП районного масштаба» я написал в 1980 году. Меня с этой книгой послали, везде отказали, и вдруг в 1983 году выходит постановление партии о совершенствовании руководства комсомолом. Звонят в Союз писателей, спрашивают, а что-то критическое о комсомоле есть? Им отвечают: что, писатели - самоубийцы? После того, как Полякова запретили печатать, никто и не берётся. И уже по указу сверху книга выходит.
И меня обвиняют в конъюнктуре. А ведь это внутреннее ощущение: если это интересно мне, значит, интересно и остальным.

О поэзии и детской литературе

Страна переживает поэтический бум. Мы завалены стихами. Для молодых есть президентская премия. На неё газета выдвинула поэтессу из Вологды Марину Маркину, и она эту премию - два миллиона рублей - получила.

Раз в квартал печатаем выборку стихов из Интернета. Это уже поэзия, которая преодолела концептуализм, они срастаются с корневой поэзией. Почему этого не ощущается? Командные посты как взяли концептуалисты, так никого и не подпускают в специальные журналы. Но это всё заканчивается, напор такой мощный, что он прорвёт сопротивление. У нас три-четыре подборки стихов в каждом номере.

По детской литературе мы проводили дискуссию в газете. Тут проблема в том, что она сама собой развиваться не может. Должен быть заказ, определённая программа, государственная. Коммерческие издательства удавятся за копейку. Нужно выделить какие-то небольшие деньги, потом это начнёт работать само. Необходимо провести ревизию советской литературы для детей и юношества.

Русская проблема

Сейчас в России набирает обороты русская проблема. Русские - разделённый народ. И как только начнёт решаться проблема русских в России, она будет решаться и в других странах.
У меня была такая статья - «Лезгинка на лобном месте». Заканчивалась она тем, что хватит считать русский народ своего рода этническим эфиром, в котором осуществляют свои интересы другие народы. Русские - не этнический эфир, это народ со своими интересами, взглядами, симпатиями, антипатиями, травмами, и так к нему нужно относиться.

Когда в России произойдёт признание русских разделённым народом, это приведёт к тому, что российская власть должна будет взять ответственность за тех, кто живёт за её рубежами, и отстаивать их интересы всеми возможными средствами. Могут произойти серьёзные геополитические изменения. Виновата та элита, которая была у власти в 90-е, ей было наплевать на Россию. Если бы ещё во времена той же Беловежской Пущи были оговорены определённые вопросы, сейчас мы жили бы в другой стране. Когда Ельцин уходил из политики и говорил Путину: берегите Россию, это напоминало ситуацию, когда человек сжёг собственный дом и говорит новым владельцам: не забывайте поливать цветы.

Как только станет ясно, что за интересами русских, оставшихся за границей, стоит мощная держава, я вас уверяю, начнутся самые неожиданные процессы. А все 90-е годы Россия обеспечивала националистические интересы других, это было по заказу Запада, и они этого не скрывали. Сейчас судьба русских за пределами России решается в России.