Анхель Гутьеррес: Меня воспитала русская культура

- Жизнь, - ответил Анхель. - Забросила, конечно, судьба. Родился я в 1932 году далеко от Испании - в Гаване. Не поверите - миллионером: отец, переехавший с товарищами-шахтёрами с испанского севера на Кубу, заработав денег, купил в Гаване два отеля. Потом решил вернуться на родину. Сначала отправил мать со мной и сестрёнкой, и мы попали в нищую деревню в провинции Астурия, где вскоре узнали, что отца расстреляли как капиталиста во время народных волнений. Когда вспыхнула гражданская война, нас с двумя сестрёнками (одна из которых, младшая, сразу же потерялась, и это было первое моё потрясение) вместе с другими испанскими детьми отправили в Советский Союз, который предложил свою помощь.

- Как вас встретили?

- В Ленинграде, куда приплыл пароход с испанскими детьми, встретили с оркестром, цветами и подарками. Нас обнимали плачущие женщины с короткими причёсками и голубыми глазами. В России я понял, что такое любовь: нас окружили такой нежностью, какой я до этого не чувствовал, не получал от матери. Россия стала моей землёй: ощущаю себя больше русским, нежели испанцем. Сорок лет был «русским испанцем». Да им и остался.

- И русским режиссёром?

- Конечно! Ведь я воспитанник русской театральной школы.

- Почему выбрали именно театр?

- Когда детский дом обосновался после войны в подмосковном Болшеве, над нами взяли шефство кинематографисты. Они часто бывали у нас, мы - у них в Москве. Нас возили на балет, на спектакли. Видел Книппер, Качалова. С Чеховым познакомился по спектаклю «Три сестры». Но театр меня тогда не интересовал, я был увлечён музыкой и живописью. Потом, не помню точно, то ли Эйзенштейн, то ли Донской или Герасимов сказал, что есть такая профессия, где надо быть и музыкантом, и художником, и посоветовал поступать во ВГИК на режиссёрское отделение. Но туда надо было предоставить фотографии, которых у меня не было. Сказали, что есть институт, где тоже готовят режиссёров, но театральных. Так я попал в ГИТИС. В студенчестве играл героические роли в спектаклях по произведениям Александра Фадеева, Николая Островского, Бориса Полевого. Прочитал сначала рассказы, потом пьесы Чехова и был просто потрясён. И сюжеты, и судьбы героев, и образный язык пронзили мою душу. Чехов навсегда стал эталоном драматурга, я на его творчестве буквально помешан.

- Поэтому и уехали после окончания института на родину любимого писателя - в Таганрог?

- Да, мне было очень важно почувствовать атмосферу, в которой он жил в юности, увидеть его школу, посидеть в библиотеке, которую он создал. Очень хотел ставить Чехова, но нравственные критерии писателя настолько велики, что я сомневался: имею ли право, достоин ли делать это? Да и до сих пор эта мысль меня преследует. Проработал я в Таганроге недолго, вернулся в Москву, где преподавал в ГИТИСе, окончил высшие режиссёрские курсы, где наставниками были выдающиеся кинематографисты Михаил Ромм, Юлий Райзман, Сергей Герасимов, а сокурсниками - Глеб Панфилов, Александр Аскольдов, Василий Ливанов. Это было начало семидесятых. Московская жизнь сложилась плодотворно: был режиссёром в ведущих театрах столицы, в том числе имени Станиславского, на Таганке, в цыганском «Ромэне». Посчастливилось сняться в фильме Иосифа Хейфица «Салют, Мария!» с блестящей уже тогда актрисой Адой Роговцевой в главной роли. Я сыграл жениха её героини - испанского матроса Пабло.

- Это был ваш дебют. А потом ведь были съёмки у Тарковского в «Зеркале»? Как вы к нему попали?

- О, это длинная история. Мы с ним оказались в одной компании, подружились. Вообще мои молодые годы в Москве были наполнены встречами с людьми поистине необыкновенными: Володей Высоцким, писателем Володей Максимовым, Анатолием Эфросом, Булатом Окуджавой, Юрой Любимовым, Евгением Урбанским, Артуром Макаровым, Дионисио Гарсия, философом и художником, с которым подружились ещё в детском доме. Мы собирались по вечерам, читали стихи, пели под гитару. Получилось так, что после «Андрея Рублёва» Андрей Тарковский остался без работы, без денег. Я приносил продукты, чтобы семье Андрея было что поесть, и мы с ним принимались за работу: готовили сокращённый вариант моего сценария «Я ходил за апельсинами» - об испанцах в России. Однажды Андрей говорит: «А ты можешь подарить мне этот эпизод для «Зеркала»? Не раздумывая, ответил «да» и предложил помочь собрать группу испанцев. Я был «центром» испанского эпизода, но при окончательном монтаже меня вырезали.

- Почему?

- Дело в том, что, когда «Зеркало» было готово к показу на Каннском фестивале, я получил визу в Испанию. По дороге в Мадрид заехал в Париж, где меня ждали старые друзья, тоже покинувшие СССР. Дал интервью Володе Максимову для радио, в котором наговорил много нелицеприятного о брежневском режиме, упомянув недобрым словом тогдашнего главу Госкино Ермаша. Когда об этом стало известно в Москве, Тарковскому приказали выкинуть меня из картины. В ней остались лишь мой голос и фамилия в титрах, которую забыли убрать.

- Актёр Валерий Золотухин в своих воспоминаниях пишет, что именно вы привели в Театр на Таганке Владимира Высоцкого. Как вы с ним познакомились?

- Я тогда работал в театре «Ромэн». В один из вечеров Володя пришёл на очередную встречу, которую организовывал приёмный сын Сергея Герасимова и Тамары Макаровой талантливый писатель и сценарист Артур Макаров, друживший с Высоцким, Андреем Тарковским и Василием Шукшиным. Василий Макарович снял его в роли вора в законе в «Калине красной». Когда Артур нас познакомил, Володя попросился в театр, учиться у цыган играть на гитаре. Я, конечно, посодействовал ему. Потом он пригласил меня на дипломный спектакль. Я увидел его в деле, получил более полное представление о нём как о поэте, барде. С Любимовым я был знаком, ещё когда он был зав. труппой в Вахтанговском, работал с ним в Малом театре, где мы вместе поставили «Кармэн». Когда Театр драмы и комедии остался без главного режиссёра Александра Плотникова, Олег Ефремов, я и все режиссёры, драматурги, которые хорошо знали Юрия Петровича, стали просить, чтобы назначили его. К нам прислушались, и Любимов приступил к работе, сразу же переименовав театр, который числился в те годы в разряде очень слабых, в Театр на Таганке, в художественном совете которого вместе с театроведом Борисом Зингерманом, скульптором Эрнстом Неизвестным, драматургом Алексеем Арбузовым был и я. По просьбе Высоцкого я привёл его к Любимову. И в 1965 году он начинает работу в театре, написав музыку к стихам Андрея Вознесенского для спектакля «Антимиры».

- Из книги Валерия Золотухина «На плахе Таганки» следует, что вы были свидетелями отношений Высоцкого с Мариной Влади в ту пору, когда у него был роман с одной из самых красивых актрис Театра на Таганке - Татьяной Иваненко, которая родила от него дочь Настю. Валерий пишет об одном из инцидентов: «В три часа ночи Анхелю удалось увести Таньку, а Володя, совсем пьяный, остановил молоковоз и отвёз Марину в гостиницу».

- Я не любитель смаковать подобные подробности: что было, то прошло. Скажу только, что Володю с Мариной я познакомил в ресторане ВТО, куда мы пришли после репетиции «Пугачёва», на которой была и Марина, приехавшая в Москву на кинофестиваль. Тогда она впервые и увидела Высоцкого на сцене. Как потом признавалась, была потрясена актёрской мощью, необычным голосом. Получилось так, что мой друг Макс Леон, корреспондент газеты «Юманите», попросил организовать ужин для Марины, пригласить кого-нибудь с гитарой. Я пригласил Золотухина и Высоцкого. Как только Володя увидел Марину, он буквально потерял дар речи. И в ресторане, и у Макса, где мы все потом просидели до утра, Марина не сводила с Высоцкого глаз, слушала только его. Произошло, как говорят, «замыкание». Эта встреча перевернула жизнь обоих.

- Как же получилось, что влюблённый в Россию, выращенный ею человек уехал в Испанию?

- Сделал это не по своей воле. Я с этой страной прожил самые трудные годы и чем мог, ставя произведения прогрессивных писателей, боролся с рутиной в искусстве и в жизни. Но становилось всё труднее и труднее дышать, работать, жить. Запретили мой спектакль в театре имени Станиславского «Человек из Ламанчи». Закрыли «Дом Бернарды Альбы» по пьесе Федерико Гарсия Лорки. Следом - скандал с постановкой первой в стране пьесы итальянского драматурга Луиджи Пиранделло: меня обвинили, что таким образом поддерживаю Муссолини. Вызывали в КГБ. На худсовете кричали: «В Сибирь его!». До этого, конечно, дело не дошло, но холодок почувствовал со всех сторон. В ГИТИСе, где преподавал, стали открыто называть франкистом. В квартире, где жил, установили прослушку, приходили в моё отсутствие и оставляли гадкие записки, рисовали черепа. Подал документы на выезд. Если бы не вынудили, ни за что бы не уехал. Было очень тяжело покидать Москву ещё и потому, что здесь оставалась любимая жена, актриса Камерного музыкального театра Людмила Уколова. Она только через три года смогла ко мне приехать.

- Нелегко, наверное, пришлось в Испании в первые годы?

- Нелегко - это мягко сказано! Ни денег, ни перспективы с работой. Приняли меня в Мадриде враждебно: левые сторонились, потому что уехал из России, правые посылали туда, откуда пришёл. Помогла одна известная испанская актриса, которая побывала на гастролях в Ленинграде, где в это время был и Театр на Таганке. Актёры расспрашивали её обо мне и удивлялись, что в Испании не знают Анхеля Гутьерреса - их учителя. Актриса разыскала меня, передала от них приветы, рассказала обо мне коллегам. И вскоре меня пригласили преподавать в Королевскую высшую школу драматического искусства. Был очень талантливый первый курс. Некоторые из него стали актёрами созданного мной тридцать лет назад Камерного театра имени А. П. Чехова. Они мне помогли осуществить мечту. Театр мы создали собственными руками в прямом смысле: строили, красили. А потом вдохнули жизнь в стены.

- И вы стали ставить спектакли по произведениям любимого русского писателя. Людям с испанским менталитетом трудно войти в чеховский мир?

- Безусловно. К тому же я основываюсь на русской ансамблевой театральной школе, отличной от стиля, господствующего на театральных подмостках Испании. Скажу нескромно: я хороший педагог, терпеливый. Отношусь к ученикам, как к детям, с любовью. Я учу их освобождаться от страха, свойственного любому человеку, - страха быть самим собой, внутренне обнажённым. Но только это и значит быть актёром. Нам предстояло занять свою нишу в Мадриде, где всего три стационарных театра, но привычных, «своих». Первым я поставил спектакль по рассказу Чехова «Палата номер шесть», прочитав который, был потрясён. Это потрясение случалось и все два года, что шёл спектакль. Эмоциональные испанские зрители даже падали в обморок. «Вишнёвый сад» идёт уже много лет с неизменным аншлагом.

- Ставите ведь не только Чехова? Как принимают другие вещи, современные, скажем?

- Не просто с интересом смотрели спектакль по пьесе Арбузова «Мой бедный Марат», а благоговейно, я бы сказал: вели себя, как в храме. Для испанских зрителей такой высокопарный текст непривычен, но интересна правда о российской жизни. Когда приехавшие в Мадрид Окуджава и Любимов посмотрели «Дачники» по Горькому, сказали: «Горбачёв такой спектакль сейчас не пропустил бы». Поставил Кардерона, Лопе де Вега, всего Сервантеса. Мне не было бы стыдно перед ними. Очень благодарен своим воспитателям-испанцам, которые открывали для нас, детдомовцев, испанскую поэзию, Сервантеса. То зерно, которое зародилось во мне в России, благодатно взошло в Испании.

- Творческие и человеческие связи с русскими друзьями сохранились?

- Без этого я не смог бы жить. Когда режиссёр Александр Прошкин снимал в Испании несколько эпизодов своей картины о Вавилове, он разыскал меня и предложил роль испанского ботаника. Олег Ефремов по моей просьбе давал уроки в мадридской Школе театрального искусства. Я приезжал в Москву на юбилей МХТ и на Чеховский театральный фестиваль в 1988 году со спектаклем «Дядя Ваня». Со многими перезваниваемся чуть ли не каждый день.

- О чём мечтает «русский испанец», жизнь которого на родине предков устоялась, творчество которого даёт плоды?

- Поставить всего Чехова.
И показать не только в Испании, но и в России. Только бы Бог продлил мои дни!

Об этом и помолимся вместе с мужественным человеком Анхелем Гутьерресом, безгранично преданным стране, в которой узнал, что такое любовь, преданность, дружба, творчество.