Сумерки и свет Исаака Левитана

- Исаак Ильич Левитан не раз бывал на Белой даче. Они с Антоном Павловичем дружили с юности?

- Да, они подружились совсем юными, их многое связывало и по жизни, и по творчеству, хотя один творил свой художественный мир в словах, другой - в красках. Много значило в их отношениях то, что Левитан, с юных лет обделённый семейной заботой, именно у Чеховых нашёл недостающее ему семейное тепло. Исаак дружил и сотрудничал со старшим братом писателя - художником Николаем. Он привязался к матери Чехова, называвшей его «Левиташа» и принимавшей как родного сына. Он не мог не поддаться очарованию сестры Антона Павловича Марии и, влюбившись, сделал ей предложение руки и сердца - первое предложение в её жизни. Для нас, крымчан, особенно важно, что именно в этюдах и картинах Левитана Чехову открылись красоты Южного берега Крыма ещё до того, как писатель увидел их своими глазами. После своей первой поездки в Крым в марте 1886 года Левитан летом жил у Чеховых на съёмной даче в Подмосковье, демонстрировал крымские работы, и Антон Павлович тогда по-настоящему начал понимать, в какого большого художника вырастает его приятель. Впоследствии годы и дороги судеб то сводили, то разводили их, но приходило время - и Левитан снова оказывался в «милой Чехии», как называли знакомые семью Антона Павловича.

- Конечно, встреч писателя и художника было много, расскажите, пожалуйста, об особенно памятной.

- В конце 1899 года Левитан приехал в Ялту и в чеховском доме встретил Рождественские праздники и Новый год. 24 декабря, по пути к другу, проезжая через Байдарский перевал, он отправил телеграмму: «Сегодня жди знаменитого академика». Звание академика Левитан получил около года назад, и тогда Чехов шутил: значит, теперь уже к нему нельзя обращаться на «ты». Левитан ходил на прогулки с Марией Павловной. Впоследствии она рассказывала: «Здоровье его тогда было уже настолько плохо, что, гуляя с ним по окружающим нашу дачу холмам, я протягивала ему палку и, идя впереди, тянула его кверху». Антону Павловичу как врачу диагноз друга был очевиден: тяжёлое заболевание сердца, не подлежащее лечению. Сам Левитан в глубине души сознавал, что положение его безнадёжно. Тем не менее он был оживлён, полон жаждой творчества и серьёзных планов.

- Наверняка, уезжая, он оставил на память любимому семейству какую-нибудь картину.

- Вы правы. Сразу после приезда Левитану пришла мысль заполнить нишу в кабинете писателя. В один из вечеров художник сидел в кабинете в кресле напротив камина, а Антон Павлович, по своему обыкновению, прохаживался взад и вперёд по кабинету и рассказывал, как скучно жить в Ялте без привычной северной природы. Ему не хватало листопадных деревьев, грибных подмосковных опушек, росистых лугов и запахов сенокоса. «Живу здесь, точно в ссылке», - добавил он. Рядом в комнате находилась и Мария Павловна. Левитан попросил её принести картон, вырезал кусок по размеру ниши, вставил в камин, взял краски и буквально за полчаса написал характерный среднерусский пейзаж. Картину назвал «Стога сена в лунную ночь».

- Писателю понравилась картина?

- Очень. К тому же это был последний подарок друга. А ценить память о близких Чехов умел, как никто другой.

- О чём в ту встречу говорили друзья?

- Очень часто - о России. И не случайно: весь последний год Левитан напряжённо работал над грандиозным замыслом, который должен был не только суммировать его собственные творческие искания, но и подвести итоги развития русского пейзажа 1870-1890-х годов. Он создал много подготовительных этюдов, разных эскизов и вариантов композиции для большого полотна, которое собирался назвать «Русь». Эта картина осталась незавершённой и известна под названием «Озеро». В 1901 году она была приобретена с посмертной выставки Левитана для собрания петербургского Русского музея, где находится и сейчас. Левитан создал пейзаж на основе тончайших натурных наблюдений, но поднял его до значения широкого обобщения. Его «Озеро» несёт в себе глубокий аллегорический смысл, является поэтическим гимном величию и красоте Родины. Подобное восприятие картин и явлений действительности, вырастающих до символических обобщений, было глубоко созвучно Чехову как человеку и художнику. «Чехов, Левитан и Чайковский, - отмечала в своих воспоминаниях Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, - эти три имени связаны одной нитью, и, правда, они были певцами прекрасной русской лирики, они были выразителями целой полосы русской жизни».

- Встреча, о которой мы говорим, была последним свиданием друзей?

- Увы. После двух недель, проведённых у Чехова в Ялте, Левитан возвратился в Москву и ещё несколько месяцев держался «крымским зарядом», но больное сердце слабело. Он успел принять участие в очередной передвижной выставке в Петербурге, где дебютировали два его ученика. Послал Левитан и свои картины, в том числе - «Стога. Сумерки», авторским вариантом которой был написанный для Чехова этюд «Стога сена в лунную ночь». Работы и учеников, и Левитана имели успех, художник был доволен. В мае приехавший в Москву Чехов навестил друга, и это была их последняя встреча - 22 июля (по новому стилю - 3 августа) 1900 года Левитана не стало. Об особом доверии, существовавшем между писателем и художником, говорит такой факт. Вскоре после смерти Исаака Ильича его брат Адольф Ильич передал Марии Павловне　 Чеховой фотокопию завещательной записки Левитана с просьбой сжечь всю его переписку. Воля художника была выполнена.

- Такие дружеские отношения - пример и назидание потомкам. Что, по-вашему, укрепляло их?

- Чехов и Левитан с детства испытали давление суровой прозы, достаточно агрессивной, вытесняющей всё возвышенное, пытаясь подменить свободный вольнолюбивый дух приземлённой обыденностью. Это давление прозаической стороны жизни в полной мере испытал Левитан. Из его биографии известно, как он голодал, не мог обновить изношенную одежду и обувь, нередко не имел угла для ночлега и был вынужден тайно прятаться на ночь в классах московского Училища живописи, как его отчисляли из этого училища за невнесение платы за обучение.... Вот мы сейчас беседуем о Левитане, и поводом нам послужил его юбилей, а ведь фактически даже точный год его рождения неизвестен. Принято считать, что он родился в 1860 году, но есть и свидетельства, что в 1861-м, так считали, например, Мария Павловна Чехова, Иван Алексеевич Бунин.

- В чём причина такой путаницы?

- Это одно из следствий бесприютности, бездомности, национального притеснения в получении паспорта - как еврея его выселяли за пределы Москвы. Чехову в эти же годы было легче хотя бы потому, что он жил в семье, хотя, с другой стороны, именно семейные заботы и ложились на него дополнительным бременем. Не зря же порой он сетовал в письмах, что «жизнь состоит из сволочных рублей и копеек», что душа просит поэзии, а вокруг - свирепая проза. Вот в таких условиях, далеко не благоприятных для обоих, и формировалась дружба, кстати, по пушкинским канонам, когда к другу относятся как к брату - не по крови, а «по духу» и «по судьбам». В основе, безусловно, глубокий взаимный интерес к творчеству друг друга. Известно, как заинтересованно читал и перечитывал Левитан чеховские рассказы, восхищаясь словесным мастерством Чехова-пейзажиста.
А Чехов нередко сожалел, что у него нет денег купить ту или иную понравившуюся работу Левитана. В повести «Три года» описан один пейзаж, тронувший героиню, - в нём угадывается характерная левитановская стилистика.

- В доме Чехова были ведь и другие картины Левитана, не только «Стога сена»?

- В чеховской семье бережно хранили его рисунки и большие картины, такие, как «Река Истра», «Усадьба Бабкино», «Дуб и берёзка». В доме остались и личные вещи художника - коробочка с красками и палитра, складной стульчик, который он брал с собой на этюды.

- А что, по-вашему, всё-таки более всего сближало Левитана и Чехова?

- Я бы выделила три момента. Талант, неудержимо рвущийся на волю, который не задавить никакими мерзостями и тяготами жизни. Чехов однажды написал: «Из меня юмористические сюжеты прут, как нефть из бакинских недр». Левитан на природе - перед вечной игрой и сменой теней и света - забывал о пропущенном обеде, о дырявых башмаках, об отсутствии хлеба насущного на завтрашний день. Второй момент, может быть, отчасти и связанный с первым, - жизнерадостность, бьющая ключом. В мемуарной литературе остались свидетельства множества забавных ситуаций с участием Чехова и Левитана. Писатель Владимир Гиляровский свои воспоминания о Чехове так и назвал: «Жизнерадостные люди». Там он в частности рассказал, как однажды Чехов решил поучить Левитана истинному художеству: под впечатлением рассказов о Крыме взял альбом для рисования и набросал карандашный рисунок под названием «Вид имения Гурзуф Петра Ионыча Губонина». Не слишком умелой рукой он нанёс контур крутого горного склона и некоторые детали, которые подписал для ясности: «море», «корабль», «гора», «чижи» над горой и «турист» в пушкинской крылатке, спускающийся в «трактир». Отдавая Гиляровскому альбом, Чехов обещал больше никогда не рисовать, чтобы не отбирать хлеб у Левитана. А третий момент, объединяющий их, - это умение видеть за внешними признаками истинные свойства людей, предметов и явлений. И Левитан, и Чехов - каждый в своей области творчества - не только сумели по-своему увидеть действительность, но и научили своих современников новому взгляду на вещи, на мир, на окружающую жизнь. Они сумели реальным вещам и явлениям придать высокое символическое значение.
И после них уже следующие поколения людей их глазами смотрели и смотрят на природу или на душевный мир человека, замечая неоднозначность, сложность и глубину при кажущейся внешней простоте. Вся живопись и художественная литература, как поэзия, так и проза, после них не может обойтись без их опыта. Жизнь меняется, а в творчестве новых талантов угадываются и проявляются их мотивы. Подтверждений - множество, закончу одним из них, замечательными строками Бориса Пастернака, которые теперь можно признать нерукотворным памятником нашим великим учителям:

Октябрь серебристо-ореховый.
Блеск сумерек оловянных.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана...