Оставленные на последнем рубеже

Последний катер
Впрочем, сводка от 4 июля 1942-го дарила надежду: «Бойцы, командиры и раненые из Севастополя эвакуированы». Как хотелось родным тех, кто защищал последний в годы Великой Отечественной советский рубеж на Крымском полуострове, верить в это. Эвакуация в Севастополе, действительно, началась в половине восьмого вечера 30 июня. Но большие корабли уже не могли подойти к городу со стороны Новороссийска: небо контролировала фашистская авиация, на море - вражеские торпедные катера. С трудом прорывались на помощь державшим оборону защитникам Севастополя лишь подводные лодки, да сторожевые катера с трудом прорывали блокаду, да несколько самолётов смогли пробиться за эвакуируемыми. Первым покинуло город основное командование Севастопольским оборонительным районом, Черноморским флотом, Приморской армией. Что испытывали, видя это, собравшиеся у Херсонесского аэродрома и причала раненые (сюда отошли и госпитали), женщины, дети, бойцы, с боями пробившиеся из города, трудно передать. Эвакуацию войск и раненых организовывать никто и не собирался. Комфлота Октябрьский телеграфировал в ставку: «…Исходя из такой конкретной обстановки, прошу вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-500 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь». «Ответственных» оказалось больше. Уже потом историки подсчитали: за три дня эвакуации вывезено более 2 тысяч человек, но раненых на катерах и самолётах вывезено всего около тысячи. Кто-то из раненых пытался эвакуироваться вплавь: «Последний катер отошёл, - вспоминал один из защитников Севастополя, - но ребята по-прежнему кидались в воду и плыли за ним, вся поверхность моря была усеяна головами, тысячи голов, над морем стоял не то рев, не то стон - раненые... через полчаса плавали уже только бескозырки. Когда взошло солнце, в прозрачной воде, как в аквариуме стали видны утонувшие. Они в разных позах покачивались на волнах, а под ними ещё два-три слоя трупов, и так на сотни метров...». А на берегу, в расщелинах, под обрывом, остались умирать от ран, жажды и голода тысячи бойцов.
Танки на аэродроме
Они ещё сражались, до последнего защищая город. Пехотинцы, моряки, артиллеристы, зенитчики, авиаторы стояли насмерть. На аэродроме в
Херсонесе, где с гранатами, винтовками, пулемётами да офицерскими пистолетами бросались на фашистские танки. Раненый военврач Иноземцев вспоминал, как  высокий и широкоплечий инженер-майор из аэродромной команды руководил боем: «При каждой танковой атаке он выбегал из землянки и кричал: «Товарищи! Способные держать оружие выходите, на нас опять идут танки!».
И стрелял по щелям танков. Из его землянки то и дело выскакивал с наганом легкораненый лейтенант в армейской форме. Он бежал со связкой гранат во весь рост, а затем после броска гранаты полз по земле по-пластунски. В этих боях подбили два танка. Один загорелся и ушёл, второй опрокинулся в воронку из-под авиабомбы. После контратаки собирали патроны и набивали пулеметные ленты, готовились к следующему бою. Атаки чередовались с бомбежками и артобстрелами. Землянки переполнены ранеными. Жарко, душно, жажда, морская горько-солёная вода вызывала ещё большую жажду. Всех не покидала надежда на приход наших кораблей». Воспоминания военврача приводит в книге «Героическая трагедия» И. Маношин.
Там, на аэродроме, погиб один из немногих оставшихся высших командиров - 34-летний полковой комиссар, военком 3-й Особой авиагруппы ВВС Черноморского флота Борис Михайлов. Он мог эвакуироваться с последним самолётом, но отказался, предпочтя остаться с бойцами. Когда пришёл последний самолёт и в него стало вместо раненых грузиться «ответственное» командование, на аэродроме собрались бойцы, готовые устроить самосуд над ними. Полковой комиссар обратился к бойцам: «Товарищи! Я остаюсь для приёмки самолётов» - он верил сам и дарил веру другим:  будут ещё самолёты, на которых многие смогут спастись. Верил и в ночь со 2 на 3 июля отправил очередную шифровку в штаб ВВС в Новороссийске с просьбой прислать боеприпасы и самолёты для эвакуации раненых, сообщив, что удерживать район могут ещё трое суток. Когда вышел из бункера, его сразил осколок фашистской мины. Теперь имя Бориса Евгеньевича Михайлова носит улица в Севастополе. А самолётов больше так и не было.
Бои за первый сектор
Есть в Севастополе и улицы, названные в честь Герасима Архиповича Рубцова и Петра Георгиевича Новикова. Ещё одних настоящих старших (от звания подполковника) командиров, до конца остававшихся с бойцами и городом. «С рассветом 30 июня начались бомбёжка и обстрел. Но наш первый сектор (Балаклава - село Камары, дорога на Ялту - Севастополь) прочно держал оборону, - это воспоминания известного крымского врача, Почётного гражданина Евпатории Сергея Северинова, в оборону Севастополя - связиста 456-го полка погранвойск, несколько лет назад переданные в «Крымскую правду» его супругой Галиной Валентиновной.
- Укомплектованный личным составом менее чем на половину полк Герасима Рубцова удерживал свой участок с боями. Когда эвакуировалось командование, руководить обороной остался генерал-майор Пётр Новиков, командующий 109-й стрелковой дивизией, комендант первого сектора. Примерно в одиннадцать вечера получена последняя его телефонограмма: «С боями продвигаться к Камышовой бухте, прикрывать эвакуацию, при невозможности эвакуироваться - пробиваться в горы». Пытались пробиваться вдоль скального берега, но бьющие об отвесные скалы волны не давали продвинуться. С наступлением темноты 2 и 3 июля под руководством Рубцова попробовали выйти из-под скал наверх, чтобы с боем пробиваться к партизанам. Прорваться удалось лишь немногим. Командир полка погиб». 38-летний Герасим Рубцов отстреливался от фашистов до предпоследнего патрона, последний оставил себе, чтобы не попасть в плен. Фашисты поиздевались уже над мёртвым офицером, изуродовав его лицо. «Вновь опустились под скалы. Над нами по обрыву патрулировали фашисты. 4 июля к вечеру подошли их катера, вели огонь по укрывшимся в нишах и пещерах воинам. Мы отвечали, расходуя последние патроны. Утром 5 июля совершенно обессиленные раненые снова увидели катера. Ответили огнём, но скоро патроны кончились. Большинство в неравном бою погибло, оставшиеся попали в фашистский плен». Многие там погибли. И 37-летний Пётр Новиков, попавший в плен тяжелораненым, в бессознательном состоянии, погиб. Он даже в плену сражался с врагом в подпольной организации «Братское содружество военнопленных».
В свой последний день, избитый фашистами и притащенный ими к печи крематория, он просил друзей: «Товарищи, передайте привет дорогой Родине».
Официально оборона Севастополя закончилась 3 июля - «эвакуацией». Она потом «аукнулась» выжившим в фашистских концлагерях: после Победы они оказались в советских лагерях - ведь никаких раненых, пленённых врагом, в Севастополе быть «не могло», всех «эвакуировали». На самом деле отдельные группы защитников города сражались до 17 июля: когда заканчивались патроны, шли врукопашную или подрывали себя и врагов последней гранатой. Около 130 тысяч защитников города из оставленных на последнем рубеже погибли и попали в плен. Шторм порой выносит на берег и вымывает из песка ржавые гильзы, осколки снарядов и обтёсанные морем обломки костей. Наследие былой войны.