Память и боль

Братья,
не вернувшиеся
с фронта
«Любимый мой, будь за меня спокоен,/ Полна я мужества в суровый год войны,/ Тобой горжусь я, сын мой - красный воин,/ Горжусь, как мать, как дочь своей страны. Дорогие товарищи бойцы! Мы, учителя Зуйской средней школы, в день, когда наша страна вступила в смертельную схватку со злейшим и коварным врагом, вернулись из отпуска и приступили к работе на самых различных участках обороны, культуры и хозяйства, привлекая к этому и наших воспитанников - учащихся, подчиняя всю нашу работу интересам фронта. Мы все, объединённые чувством ненависти к врагу и желанием оказать посильную помощь нашей славной Красной Армии, флоту, нашим сталинским соколам, храбро и беззаветно борющимся за каждую пядь советской земли, добровольно вступили в ряды народного ополчения. Так мы, скромные работники школы, до конца исполняя свой долг советских патриотов, поможем вам, нашим горячо любимым отцам, братьям и сыновьям ковать нашу победу над обнаг­левшим и озверелым врагом. Горячий привет вам, наши близкие-родные! Привет, наши чудо-богатыри! Ведь наше дело правое! Враг должен быть уничтожен! Запомни, сын, святое слово:/ Будь храбрецом, будь впереди./ В бою упорном и суровом/ Врага сломи и победи». 75 лет назад, 25 июля 1941 года, учительницы из Зуи писали эти строки в воинские части, куда были мобилизованы их сыновья, мужья, братья. Идею подала учительница Елена Грекова. Свои письма она отправила в Киевскую и Житомирскую области, где служили сыновья Константин и Валентин, Котик и Люсик, как любя называла их мать. Письма и память о семье любимой учительницы сохранила Ольга Погорельцова из Симферополя.
Елена Александровна Грекова, Хелен Альбертовна фон Гальбен - дочь обрусевшего немца, полковника-артиллериста армии Российской Империи, с немцами-врагами встречалась дважды: в Первую мировую служила сестрой милосердия, в Великую Отечественную готовила школу для приёма раненых. О чём и написала вечером 22 июня 1941-го 20-летнему сыну Константину. Его, студента Крымского педагогического института (ныне Крымский федеральный университет), призвали в армию в феврале 1940 года, в артиллерийские войска. «Здравствуй, Котик, здравствуй, мой родной! Хотела сесть и написать тебе сразу, как только услыхала по радио о том, что давно носилось в воздухе. Но что писать? Факт совершён, и нужно действовать. И я пошла в школу готовить её для раненых из Красной Армии. Вы там, мы здесь включились в одно большое общее дело. И мама твоя, мой Котик, будет работать так, чтобы хоть чем-нибудь облегчить вашу трудную задачу. Только ты пиши, Котик, пиши немного, но пиши чаще, чтобы чувствовала тебя, знала, что ты жив. Люсик мне пишет чаще. Недавно передал письмо через воентехника, которого я, к сожалению, не видела, - была в городе. В письме Люсик жалуется, что ты тоже ему не отвечаешь на письма. Пиши же чаще, целую крепко. Твоя мама. Помни, что вы оба - всё, что у меня близкое и родное».
Увы, письма маме от Константина Грекова не сохранились. Только фотокарточка осталась. И от Валентина фотокарточка, письмо и крохотная заметка за 1939 год из «Красного Крыма» (так называлась наша газета): парень с друзьями - студенты Крымского пединститута, решившие поступать в школу лётчиков, беседуют с комиссаром Симферопольского аэроклуба. Единственное письмо 18-летний Валентин написал 28 июля 1941-го: «Здравствуй, мама! Несмотря на то, что давно не писал, писать не о чем. Жив, абсолютно здоров. Пишу специально, чтобы ты узнала именно то, что я жив, и думаю ещё очень долго прожить. Сейчас времени почти нет, т. к. с минуты на минуту жду машину, которая должна сильно изменить мой адрес. Его постараюсь сообщить в кратчайший срок. Весьма возможно и даже желательно, чтобы следующий мой адрес был так же недолговременным, как и красующийся на конверте. Получили мы этот адрес недели две назад, но сразу написать не смог. Сейчас в связи с переездом имею свободное время. Задам тебе только заочно несколько вопросов. Пишет ли что-нибудь Котик? Я от него ничего не получаю уже четыре месяца. Что нового свершается сейчас в родных местах? На эти вопросы, надеюсь, ты мне ответишь после следующего моего письма с действительным адресом. Пока, целую крепко. До свидания. Твой сын».
Больше никаких вестей, ни извещений, ни похоронок. Елена Александровна всю жизнь ждала сыновей с войны. Вглядывалась в крохотные фотокарточки: с одной смотрит весело артиллерист в круглых очках с двумя сержантскими треугольничками на петлицах, с другого - чуть улыбается красноармеец, на петлицах - эмблема Военно-Воздушных Сил. Спустя годы в архиве Министерства обороны России удалось найти несколько скупых строк: «Числятся пропавшими без вести не ранее июля 1941-го. Последний адрес Константина, артиллериста-вычислителя, - Звенигородка Киевской области, Валентина - Овруч Житомирской области». Сколько их, солдат Великой Отечественной, полегло в те первые месяцы войны.
«Высотку удержать
любой ценой»
«В начале было слово, а после было дело. Вначале был приказ, а следом бой. В начале было слово, и в трубке прохрипело: высотку удержать любой ценой». Когда Максим Старков из Симферопольского района слушает эту песню, он всегда вспоминает рассказ деда Ивана Семёновича о первом и единственном бое.
- Ему было всего 19 лет, когда в трубке полевого телефона вот так же прохрипело. Высот­ка та была у города Воложин в Белоруссии, - рассказывает внук солдата. - Стрелковая рота деда, 71 пацан необстрелянный во главе с ротным - лейтенантом Волгиным, только что из училища, и старшиной Вакарченко, самым старшим, ещё в гражданскую сражавшимся, трое суток удерживали высотку, противопоставляя винтовки Мосина да ручные гранаты немецким танкам.
Из роты осталось пятеро, израненных и контуженных, среди них и Иван Старков. Потом были плен, концлагеря в Польше и Германии, несколько неудачных попыток побега. Последний лагерь - Заксенхаузен в Германии. 23-летний боец стал совершенно седым, но, как мог, вместе с товарищами продолжал борьбу, был членом подпольной лагерной организации сопротивления, которую фашистам так и не удалось раскрыть. Судьба бойца хранила: он оказался в числе тех трёх тысяч военнопленных, которых 22 апреля 1945-го освободила Красная Армия. Хотя фашисты уже подписали заключённым приговор и даже начали приводить его в исполнение - днём ранее около 26 тысяч узников концентрационного лагеря маршем смерти перебросили на балтийское побережье, а потом вывезли на баржах в море и затопили.
Домой в родной Николаев солдат вернулся только в
1952-м, проведя семь лет уже в советском лагере для бывших немецких военнопленных. «Когда я спрашивал деда, за что он снова был в лагере, он коротко отвечал: потому что выжил в том первом бою на высотке в Белоруссии, - говорит наш читатель. - И всю жизнь считал, что это его искупление перед павшими товарищами, кара за то, что до конца так и не смогли они удержать высоту».
«Язык» всё-таки взят
Симферополец Иван Клименко 20 июня 1941-го отметил 17-летие. В поезде на Дальний Восток его, выпускника Николаевской фабрично-заводской школы судостроительного завода имени 61 коммунара по специальности «приборы на надводных военных кораблях и надводных лодках», направили во Владивосток. Спустя два дня, когда доехали до Иркутска, узнал о начале Великой Отечественной войны. Оказавшись во Владивостоке, стремился поступить добровольцем в Красную Армию, отказали из-за возраста. Служил на заводе и всё рвался на фронт. Добился своего в мае 1942-го. После ускоренных курсов сержанта Клименко отправили на Ленинградский фронт.
«Наш 741-й полк 317-й дивизии сражался на Ленинградском фронте, - вспоминает Иван Клименко, полный кавалер орденов Славы, гвардии генерал-майор авиации в отставке в книге для правнука. - Поступил приказ потеснить противника и выровнять нейтральную полосу, но мешала фашистская артиллерийская часть, расположенная на возвышенности. Две группы наших разведчиков (по семь человек) получили приказ узнать расположение артбатарей и взять «языка» - офицера. Это сложно, когда артиллерийская часть находится в обороне, - мы действовали в основном ночью, а фашистские офицеры в это время были в укрытии. В полутора километрах от него находился полевой госпиталь. Решили, если не попадётся окопный или штабной офицер, возьмём офицера-врача, он тоже в курсе дел. И вот вечером видим, как офицер из госпиталя ведёт четверых солдат. Залегла наша группа с двух сторон дороги. Когда немцы подошли, бросились на них, офицера связали, солдат «в расход», отползли и стали ждать темноты. Как стемнело, ползком к нейтралке. Метров за 350 до неё нас обнаружили. Приняли неравный бой - более 50 фашистов уничтожили, но нас стали окружать. Командир группы Филипченко поручил мне довести офицера, а «ребята прикроют». Когда с «языком» я уже полз по нейтралке, немцы открыли по полосе миномётный огонь. Вскоре меня ранило тремя осколками, кровь протекла в сапоги, но чувствовал себя сносно. Ползём. Вдруг ранило офицера. Я чуть не заплакал: мне нужен не труп, а «язык». Порвал окровавленную рубаху, наскоро перевязал пленного. Еле-еле ползём, пускаю низко над землёй ракету в сторону нашей передовой, вверх нельзя - обнаружат и уничтожат немцы. Приползли четыре солдата, я успел сказать: «Быстрее офицера к врачу, он ранен», - и потерял сознание. Пришёл в себя в полевом госпитале, от командира роты узнал, что обе наши группы погибли, а пленный дал необходимые показания, полк выполнил приказ. Позже, когда взяли ещё одного «языка» - офицера, узнали подробности о моей группе разведчиков. Отбивались они до последнего, погибли геройски. Оставшись один, тяжело раненный Филипченко, подпустив поближе группу немцев, взорвал гранату - сам погиб и врагов уничтожил».
Семья,
рождённая на войне
Нина Романовна из Белогорского района никогда не празднует день рождения в день, когда родилась, ведь это 22 июня, начало Великой Оте­чественной. Она с родителями и младшим братом Вовой жила в 1941-м в Севастополе, принявшем первый авиаудар фашистов. 22 июня готовилась отметить 5-летие.
- Мама с вечера приготовила угощение, платье новое на стульчик у кровати повесила, папа самокат в подарок мне приготовил, друзей со двора пригласили, - рассказывает Нина Романовна. - Я почти всю ночь не спала, ведь это мой первый настоящий праздник был. Заснула под утро, и вдруг гром разбудил. Проснулась, мама рыдает, отец на свой завод убежал. Никто ничего понять не может - взрывы, небо полосками зениток распахано. Утром узнали, что на улице Подгорной бомба упала, люди погибли, мамина коллега тётя Оля ранена была. А потом днём мы слушали выступление Молотова и узнали, что началась война. Папа на минутку забежал домой, сказал, что уходит на фронт добровольцем, вся бригада их тогда ушла. Поздравили меня, конечно, самокат подарили, но какой уж тут праздник.
Нине Романовне с мамой и братом удалось эвакуироваться: много месяцев ехали до Оренбургской области, там в деревне жили с такими же эвакуированными. Девочка очень сдружилась с ровесником из Бреста - Колей. Он эвакуировался вместе с мамой Иванной и крохотной сестрёнкой Юлей, отец только успел их в машину посадить в первые часы войны. Похоронки мамы Нины и Коли получили с разницей в неделю. Роман из Севастополя погиб под Смоленском, а Филипп из Бреста пропал без вести, считай, погиб, в родных местах. Иванна вскоре не выдержала, ушла на фронт - медсестрой.
- Моя мама Татьяна одна поднимала нас четверых, - рассказывает читательница. - Тётя Иванна погибла весной 1945-го в боях под Берлином - перевязывая раненого солдата, осколок попал прямо в сердце. Мы тогда уже вернулись в Севастополь. Разрушенный, но такой родной. Выросли, выучились. Мы с Колей потом поженились, 60 лет скоро будет со дня свадьбы. Как говорят наши дети - семья, рождённая на войне. Да и наши младшие, Вова и Юля, тоже поженились, живут сейчас на Дальнем Востоке - моряки у нас мужчины. И уже праправнуки подрастают у наших родителей. Вот только день рождения никогда с тех пор не отмечаю.
Они помнят воскресный день 22 июня 41-го, разделивший жизнь на до и после войны. Помнят все 1418 дней Великой Отечественной те, которые трудились «для фронта, для Победы», те, которые пережили оккупацию, когда видели смерть, слышали взрывы и стоны. Они разных возрастов и из разных мест, но их объединила война, унёсшая близких, друзей, лишившая дома, заставившая рано повзрослеть и быстро состариться. Они помнят день, оборвавший всё. Семьдесят пять лет прошло. Выросли поколения, постарели фотокарточки, заросли окопы и безымянные братские могилы. Осталась память.

Бои за Белоруссию. Лето 41-го.

Иван Клименко.