Юрий Поляков: От «Гипсового трубача» к «Грибному царю»
Каждая книга известного российского писателя, публициста, редактора «Литературной газеты» становится событием. По многим из них сняты фильмы. Последняя (по времени) картина «Грибной царь» была номинантом Ялтинского международного телекинофорума «Вместе». В театрах идут спектакли по пьесам драматурга Полякова. В произведениях Юрия Полякова прослеживаются откровенные аллюзии с современным обществом, легко узнаются, несмотря на изменённые имена, вполне определённые политики, литераторы, издания. Читателей привлекает незамысловатый сюжет, лёгкий слог, сочный юмор авторского почерка. Необременительное досуговое чтение. Но не опустошённое, а с вполне определенным смыслом.
- Юрий Михайлович, судя по тому, что только в Москве идут сразу восемь ваших пьес, вы - драматург плодовитый. Пишите быстро?
- Быстро пишутся не пьесы, а драматургический материал, как я называю то, что, к сожалению, частенько нынче выходит из-под пера современных авторов. И, надо сказать, режиссёры этот материал любят намного больше, чем хорошо написанный, структурированный, над которым надо поработать, иначе на сцене всё развалится.
- Но чтобы писать такие пьесы, о которых говорите, надо же быть опытным автором...
- Вовсе нет. Я этот принцип освоил сразу, когда писал первые свои вещи - «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба». Я их так сбивал, что когда цензоры, военные или гражданские, указывали на какое-то место и говорили, что оно им не нравится, я пожимал плечами: сокращайте, какие проблемы? Попробовали. Не получилось. Вызывают и говорят: так после сокращений сюжет же пропадает. А я тут при чем? Такой принцип очень важен - когда невозможно сделать купюры. А когда ты сбрасываешь просто драматургический материал, то режиссёры резвятся, как хотят, забывая об авторе.
- Вы - писатель плодовитый, из чего можно сделать вывод, что пишется легко. Сколько примерно времени уходит на роман?
- Пишется по-разному, не всегда легко и быстро. Набросок «Гипсового трубача» сделал где-то в середине девяностых годов прошлого века. Но он не пошёл. И я по-быстрому «сварил» «Козлёнка в молоке».
- У вас, думаю, часто спрашивали, откуда такое название?
- И до сих пор спрашивают.
А идёт оно от запрета в древнем Моисеевом кодексе варить козлёнка в молоке. Существует множество исторических и этнографических объяснений этой заповеди, но всякая трактовка старой мудрости, как правило, со временем расширяется. Разве, вредя природе, мы не варим козлёнка в молоке его матери? А швырнуть русский народ в палочный социализм, а потом из него загнать той же палкой в дикий капитализм - это разве не то же, что сварить козлёнка в выкормившем его молоке?
И эти вопросы можно продолжить...
- «Гипсовый трубач» дождался своего часа после «сваренного» козлёнка?
- Попробовал вернуться к нему, но опять пришлось отложить - не пошёл. Написал повесть «Небо падших». И ещё одна попытка вернуться к трубачу не увенчалась успехом, зато получился роман «И замыслил я побег», который потом вылился в семейную трилогию «Треугольная жизнь». Снова к трубачу обратился. И снова неудача. Написал роман «Грибной царь». И после него, в 2006-м, решил последний раз попробовать. И вдруг пошло в ту сторону, в которую я хотел.
А хотел я написать ностальгическую историю о советском времени, о пионерском лагере, об отношениях между вожатыми. Мои ровесники, которые были в пионерском лагере хотя бы раз, знают, что это очень интересная среда. И я начал в таком духе ностальгическом по советским детству и юности. Сейчас ведь про советские времена такие небылицы сочиняют... просто смотришь и диву даёшься: да кому вы это рассказываете, я же жил в то время... Вы мне ещё про крепостное право расскажите в советское время... Пойти-то пошло, но повернулось всё не в ту сторону. К давно задуманному добавился ещё один давний замысел: написать о том, как пишутся сценарии режиссёром и сценаристом. Потому что это очень интересный процесс.
- Подсказал этот замысел собственный опыт?
- А как иначе? По-другому не умею. Мне довелось писать сценарий с Евгением Габриловичем. Он мне сам, кстати, позвонил и пригласил в Дом ветеранов, где жил. Предложил написать сценарий по «ЧП районного масштаба». Я ответил, что поздно: картину уже снимают. Решили оригинальный сценарий написать.
О начавшейся перестройке, о том, как может развиваться судьба человека, который поверил в благо задуманных перемен. Снимать должен был режиссёр Леонид Эйдлин, а в главной роли - Ирина Муравьёва, его жена. Картина под неё делалась во втором объединении Наумова. И мы писали почти год. Я там жил, откуда и появился образ Дома ветеранов культуры. Смесь подобных домов - в Переделкине, в Болшево, в Софрино. Написали сценарий. Это был конец 86-го или самое начало 87-го. По логике развития характеров, отношений мы пришли к абсолютному такому художественному выводу, что всё происходящее ведёт к краху, что на поверхность всплывают негодяи - как ни странно, при всеобщем стремлении улучшить жизнь. А люди приличные на дне оказываются. Наша героиня в успех перестройки поверила. Действие происходило в райкоме партии. Хотелось вернуться снова к образу коммуниста, причём неформально. Сравнить, как он своё дело тогда делал и как делает сейчас. Ведь тогда его убили не за преданность ленинизму, а за девушку. Что было по тем временам достаточно смело. У нас в основе тоже любовь - героини-коммунистки с руководителем авангардного театра, который её цинично предаёт. Получилась грустная лирическая история.Габрилович - мастер такого кружения сердца. Мы - радостные, режиссёр потирает руки. Ирина похудела, чтобы сняться. И вот - заседание худсовета, на который привезли Габриловича. И понесли нас по кочкам так, как не носили в самые партийные времена. Клевета на перестройку - и всё тут! Картину закрыли. У нас много говорят о том, что клали на полку при советской власти, но помалкивают о том, что либеральная цензура в середине перестройки процветала по полной схеме.
И мы были первыми жертвами этой либеральной цензуры. Габрилович после разноса слёг. Живой классик, живая энциклопедия мирового кинематографа - и вдруг его сценарий закрывают, а нас объявляют диверсантами перестройки. Если бы этот фильм вышел, который, кстати, назывался «Всё будет хорошо», это было бы первое предупреждение: что-то мы не то, ребята, делаем.
Потом я писал сценарий с Меньшовым. Не написали. Всё ушло в разговоры. Потом писали с Говорухиным «Ворошиловский стрелок» по повести Пронина «Женщина по средам», я там диалоги прописывал. Первооснову, кстати, забыли, многие думают, что это оригинальный сценарий.
Так вот, когда я писал сценарии с разными людьми, понял, что самое интересное в этом процессе - разговоры, которые ведутся между соавторами. Масса историй рассказывается, выстраиваются какие-то космогонические модели, политические системы. И я захотел рассказать о том, как зарождается жизнь будущего киномира. Поэтому этот замысел соединился с первоначальным в «Грибном царе» и получился роман, где есть пионерская основа и процесс написания сценария. Плюс к этому отразилась моя борьба, долгая, с криминалом на писательской ниве. И получился совершенно неожиданный роман - многоуровневый, многоплановый.
- Роман о том, что уже произошло, или предсказание, что будет, предупреждение?
- И не то, и не другое. В нём есть мой взгляд на советскую эпоху, на советскую систему взаимоотношений, ценностей в период перестройки, нашего трагического распада. И мир современных думающих людей, идей, которые бродят. Мне хотелось написать такую современную вещь, чтобы прочитавшие его через 20 лет поняли, как люди нашего времени относились к происходившему. Мы читаем Достоевского, Чехова, писателей второго ряда - Короленко, Боборыкина и понимаем, чем жила та интеллигенция. Почему меня не устраивает постмодернизм наш? Потому что прочитаешь - и непонятно, про какое это общество, про какое время, когда это всё было? Литература не может быть мейнстримом. А её пытаются таковой сделать всеми силами, правдами и неправдами. Нет у меня никакого предупреждения, это вещь не публицистическая. Хотя герои у меня очень много говорят на политические темы. Если вспомните Тургенева и других, то у них очень много спорят о политике. Это для XIX века было нормой. В наше время сошло на нет: все знали, чем заканчивались споры на политические темы. Интересно, при наступившей абсолютной свободе, кстати, ещё при коммунистах, когда отменили цензуру, как ни странно, политическая острота ушла из литературы в публицистику, в телевизионные дебаты.
- Что для вас Крым?
- Очень важная часть русского исторического и культурного пространства. Это часть моей большой Родины, часть России.
- Нет желания написать что-нибудь с крымским сюжетом?
- Вполне возможно, что в одном из новых сочинений действие будет происходит в Крыму. Почему бы и нет?