«Восторг заразен так же, как и отвращение»

- Николай Геннадьевич, а каким было ваше детство, детство человека, написавшего немало произведений об этой поре человеческой жизни?

- У меня детство было сомнамбулическое. Я на полутонах существовал. Каких-то ярких впечатлений у меня не было, всё было внутри. Я был человек, вычлененный из мира, и находился на периферии всегда. И слишком рано повзрослел. И теперь проживаю это детство по новой.

- Современные сказки по-вашему отличаются от своих жанровых «прабабушек»?

- К примеру, любовь к ближнему в русских сказках - есть, доброта - есть, понимание - есть. Но они ненавязчиво присутствуют в них, находятся под спудом. Сами герои не рефлектируют на эти темы, они просто совершают поступки и действия. Вот что хорошо было, что и учило ребёнка, на мой взгляд. А сейчас сказки-то о чём? «Я люблю тебя, драгоценный ты мой!» - «А я не люблю тебя». «А вот это добрый человек!» - «А это злой человек! - Нет, это, наверное, очень добрый человек!». А раньше? Герой совершал некие поступки, и ребёнок мог определить для себя, понять, нравится ему этот человек или нет.

- Хорошо. Тогда, проще говоря, чем отличается Ассоль от Гарри Поттера?

- Тем, что Ассоль изменялась, она взрослела. И мы видим, как она взрослеет. И мы взрослеем вместе с нею. И - Гарри Поттер: он не меняется, он один и тот же. Всё те же очки, всё те же приятели, всё то же отсутствие рефлексии, всё то же отсутствие действия (по большому счёту)......

- То есть там всё остаётся на своих местах.

- Ну да. Вот Роулинг и выдумывает всякие фокусы. Ни один из сюжетов нельзя вспомнить.
А Ассоль: раз - и она перед глазами. Так вот: только последний малахольный, пройдя через то, через что прошёл Грин, не полюбит человека тонкою, страшною любовью. Глубинною. Когда он поймёт, что он смертен, и этот смертен человек, и этот...... И у всех своя маленькая Голгофа внутри есть. Когда он поймёт, что такое холод, что такое голод, кусок хлеба, и он поделится им. Правда, один поделится, другой - нет. Но литературу в Советском Союзе делали те, кто делились куском хлеба. И они писали сказки. И относились к детям не как к детям, а как к людям.

- Что вы ожидаете от себя в будущем?

- Я скажу, в чём моё отличие. Линий сюжетных как таковых у меня нет, разве что в отдельных произведениях, и то они очень странные, что не понять: действительно ли это сюжет. Фабулы простые, чаще всего заёмные. У меня не так много своего, действительно своего, выдуманного мною, выстраданного. Но у меня есть одно прекрасное качество: я изучаю мир. Я пишу рассказ «Длинный-предлинный», и, когда мальчик у меня просыпается в Севастополе, я как автор ещё не знаю, что будет дальше. И натыкаюсь на отдельные предметы, натыкаюсь на кота, скажем. И я изучаю кота, мне интересно, как он зевает, как он потягивается. Этот мир не открыт мною. Я открываю мир для себя через детали какие-то. Это же и есть детство. Когда всё - необыкновенное. И я удивляюсь, это переполняет меня. Какая сила, какой заряд потрясающий именно в этом удивлении!.. И у Грина море - это его море. И когда вы плачете над страницами Грина, то это не только ваши слёзы, но и слёзы Ассоль, других героев. Это и есть сказка.

- Специалисты отмечают, что в современной детской литературе прочно закрепились атрибуты мира взрослых. Согласно ли вы с этим мнением?

- Люди бессовестными стали. Сейчас рублём длинным наказывают. А раньше человека наказывала собственная совесть. И люди стрелялись не из-за того, что они были должны кому-то. Они себе были должны. И ещё: ведь дело даже не в том, что люди забыли, какими они были в детстве. Сейчас взрослых людей не осталось в литературе - инфантилизм от начала и до конца. Это пишут дети. Только у этих детей уже внуки-правнуки, бороды, соответствующие интонации. Но они - дети, они не отвечают за свои поступки. А почему раньше отвечали?
А потому что жизнь была такая. Мальчик, который из-за школьной парты в сорок первом году отправлялся на фронт, чтобы в первой штыковой лечь, если он всё-таки выживал, он иначе относился и к жизни, и к детям. И относился с трепетом, он видел в этом существе своё продолжение. И он будет ему о смерти рассказывать?

- Кстати, крупный английский искусствовед Джон Рёскин в позапрошлом веке утверждал, что развивать вкус в ребёнке - то же самое, что формировать его характер.

- Всё правильно. Вкус к жизни, к познанию - с этого начинается любой человек. Это не просто облака, это что-то упоительное. А люди насколько интересны могут быть, если их показать правильно. И художник всего лишь показывает: посмотри, вот я вижу этот мир так. И если в человеке, который показывает, есть любовь к миру, увлечённость им подлинная, которая отражается во всём его естестве, - ну как же маленькому человеку не заразиться этой любовью?.. Восторг заразен так же, как и отвращение.

- Тот же Рёскин писал, что достоинство произведения искусства определяется нравственной чистотой и высотой выражаемого им настроения. Вы согласны?

- Я бы проще сказал: нравственной высотой автора. Если он чистый человек, если он честный человек, о чём бы он ни писал, эта чистота будет проявляться в его произведениях. Видимо, авторов сейчас не осталось.

- А вы?

- Я могу сказать, что я делаю новое. И новое не в том, что я выдумываю новых героев, а в том, что я начинаю с чистого листа.
И в качестве резюме нашей беседы не могу не сказать пару слов о Крыме. Это потрясающее место, если говорить о нём с позиции литератора. Это удивительный конгломерат маленьких детских чудес. Это действительно ясли Бога. Здесь всего в меру: море, горы, степь - всё есть для того, чтобы, увидев это, очароваться и писать об этом. Очарование есть - а поэтов нет. Нужны Чеховы свои, Грины, Волошины, которые будут жить здесь, и очарование от этого места будет наполнять их произведения, о чём бы они ни писали. Вот когда придут такие - тогда мы будем говорить о возрождении искусства. Это возможно. И именно в Крыму. Здесь атмосфера сама этого требует. Но их нет.

Беседовал
Алексей ВАКУЛЕНКО.