«О времена! О нравы!»

Старшие поколения читывали это произведение на школьной скамье. Наверное, многие могут воспроизвести слова из учебника тех лет, если и не дословно, то весьма близко к тексту, то бишь смыслу критического разбора произведения «по косточкам», как это было принято в недавние времена, чтобы у школяров не оставалось ни тени сомнения в острой социальности классических произведений. В учебнике по литературе нам разъясняли, что жанр весёлой комедии нравов был нужен Грибоедову, чтобы замаскировать критику пороков в описываемом им обществе. И что комедийная интрига сама по себе - дело лишь второстепенное. Мы в это поверили, пожалуй что, навсегда: вряд ли кому придёт в голову перечитывать то, что в школе проходили. Прошли себе и прошли.

А вот художественный руководитель Академического русского драматического театра Анатолий Григорьевич Новиков с таким подходом не согласен. Для него самого это произведение не проходное. Вот и решил сделать его значимым и для нас с вами: и открывавших когда-то эту книгу, и не удосужившихся это сделать, может быть, даже и не по своей недальновидности, а по причине изъятия имени Грибоедова и им содеянного из школьного учебника. Режиссёр посчитал такую недообразованность порочной и взялся за ликвидацию бьющего не в бровь, а в глаз белого пятна, поставив первую и лучшую русскую комедию в стихах на сцене своего театра. После того, как подготовил для осуществления сорокалетней мечты в созданной им при театре Школе-студии молодых актёров, способных воплотить его замысел. Постановщик признался, что сомнений было много, но, когда начал репетировать и увидел, что исполнитель главной роли - Чацкого - реально есть, отбросил все опасения и создал собственную сценическую версию «Горе от ума», кое-что убрав из первоосновы и несколько сместив привычные акценты.

- Для меня Чацкий - не мейерхольдовский «предвестник революции», а влюблённый мальчишка, - предупреждает режиссёр-постановщик.

Чацкий Новикова способен перепрыгнуть через собственную голову от восторга, что наконец-то после долгой разлуки вновь видит возлюбленную. Он буквально ослеплён детскими впечатлениями и не замечает или не хочет замечать, что сердце его пассии давно принадлежит не ему, витающему в облаках, а приземлённому, послушному, не способному язвить и вообще редко открывающему рот, во всяком случае при ней и папеньке, Молчалину. Софье нужна не столько любовь, сколько поклонение. А что оно лицемерное, а сам поклонник - ничтожество, разве разглядишь за маской смирения?

У «Горе от ума» давняя история. Началась она с отзыва Александра Сергеевича Пушкина, прочитавшего с подачи друга Пущина в заснеженном Михайловском в январе 1825 года рукопись только что законченной комедии. Отзыв не был безоговорочно лестным: первый поэт России осудил план комедии, автора упрекнул в нечёткости комедийной интриги, а вот за яркую образность Фамусова и Скалозуба, выразителей нравов эпохи, похвалил. Как воспринимать Софью, дамский угодник не понял: «то ли б.., то ли московская кузина». Чацкого назвал пылким, благородным и добрым малым с такой оговоркой: «Всё, что говорит он, - очень умно. Но кому говорит он всё это?.. Первый признак умного человека - с первого взгляда узнать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому под.».

Репетилова мы в сценической версии Новикова не увидели, но и без него достаточно тех, перед кем бисер метать не стоит.

Но, если бы не метал Александр Андреевич свой блистательный бисер, что бы мы растащили на цитаты, редко или вовсе не вспоминая, откуда это: «А судьи кто?», «Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы?», «Блажен, кто верует, - тепло ему на свете», «Чины людьми даются, а люди могут обмануться», «Дома новы, но предрассудки стары», «Свежо предание, а верится с трудом», «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Исполнитель роли Чацкого Александр Соловонюк произносит их не только с досадой, но и с уместной долей иронии.

Не уступает ему в умении точно выразить свои мысли Фамусов (Анатолий Новиков): «Не надобно другого образца, когда в глазах пример отца», «Подписано, так с плеч долой». И даже не блещущая умом и, к сожалению, изяществом в исполнении Елены Ципилёвой Софья справедливо замечает: «Счастливые часов не наблюдают». Да и Молчалин (Владимир Курцеба) не отстаёт в создании своеобразных афоризмов: «В мои лета не должно сметь своё суждение иметь», «Злые языки страшнее пистолета».

Раздумывая над сущностью представленного нам Чацкого, приходится согласиться с Пушкиным: искренний дурак, чувствительный демократ-эгоцентрик, напичкавшийся прогрессивными идеями демагог, не врубающийся (по современной лексике) в окружающую его среду, а потому не способный оценить производимое им самим впечатление на окружающих. Не потому ли и объявлен сумасшедшим? Они его не звали, он сам к ним пришёл. Им было хорошо и спокойно. Тебе плохо и неспокойно? В карету - и ни ногой в Москву!

После спектакля, как принято, начинаешь размышлять, что понравилось, а что нет.

Понравилось. Отсутствие зубоскальства. Дозированная пародийность, не коснувшаяся, к счастью, главных героев. Умение Чацкого-Соловонюка сохранять достоинство и не ударять в грязь лицом перед светскими акулами обоего пола. С анатомической скрупулёзностью, но без излишнего натурализма разобранная по косточкам физиология лжи и круговой поруки вранья. Не нарочито истеричная сатира. Легко читаемый намёк на отсутствие положительного героя. Отнюдь не водевилен и не глуп Фамусов-Новиков, переживающий за дочь на выданье. Актёр так органичен в роли, так экономит чёрные краски, что невольно начинаешь симпатизировать его герою, умеющему быть живым и непосредственным, но зажавшим свои чувства в угоду Марье Алексеевне и иже с ней, способным осудить всё и вся за малейшее несовпадение с их мнением «как должно».

Не понравилось. В пьесе Софья - живая, обаятельная, чистая. У молодой актрисы она получилась жёсткой, безжалостной, циничной девицей, не вызывающей ни малейшей симпатии. Аморфность Софьи-Ципилёвой лишает зрителей жалости к ней, пострадавшей больше всех: потерпела крах во всех своих иллюзиях - нет больше любимого, репутация подмочена, что называется. Стало быть, прощай, надежда на счастливое будущее, которое ещё вполне возможно и для Чацкого, если поумнеет, и для Молчалина, если перестанет трусить и прогибаться, и для служанки Лизоньки-Зайцевой, которой вполне подошли бы одежды Софьи - не лишена изящества манер (в отличие от хозяйки) и мыслей, девица хваткая и прозорливая. А ещё, на мой взгляд, юным героям не хватает той самой мятущейся молодости, которую, по замыслу режиссёра, мы должны были не только увидеть в лицах, но и ощутить в резвости души и тела. Они кажутся ровесниками князей и княгинь, осами роящимися над ними в заключительной сцене бала, расставляющей всё и всех по своим местам. Не бал, а карнавальный суд присяжных во главе с наотмашь бьющей словами властной, непререкаемой Хлёстовой (Светлана Кучеренко).

На сцене русского театра мы увидели не столько комедию, сколько драму об отвратительном времени тотального вранья, отсутствия истинных ценностей, которое не кануло в Лету.

В своё время критик Осип Сенковский заметил о «Горе от ума»: «Это народная книга: нет русского, который бы не знал наизусть, по крайней мере, десяти стихов этой комедии...».

Теперь такие русские есть. Анатолий Новиков мечтает, чтобы в Крыму их не было. Для этого и взялся за хрестоматийное произведение. А что спектакль получился хрестоматийно озвучивающим текст, беды в том нет: текст так безоговорочно хорош, что слушать его - в удовольствие.